Форум » Молодогвардейцы » Любовь Шевцова » Ответить
Любовь Шевцова
Аня: Образ Любы в основном воспринимается как образ, созданный в романе "Молодая Гвардия". А какая она была на самом деле?
Аня: По роману МГ Люба закончила 7 классов перед войной и уехала в Луганск, где работала артисткой на эстраде, пела и танцевала. А как я поняла фактически она из Краснодона не уезжала, кроме как на учебу в разведшколу. И я не нашла, занималась ли она спортом.
DmitryScherbinin: Аня, как мне кажется, о Любе Шевцовой довольно подробно написано в повести С.А. Вернеевой "А роль была назначена войной". Эта книга создана на документальном материале, и её вы можете прочитать по адресу: http://molodguard.ru/book25.htm Иллюстрации из этой книги: http://molodguard.ru/photos32.htm
Аня: Я читала на сайте Дмитрия Щербинина, что у Любы с мамой были сложные отношения, еще до войны это началось(сейчас это место не могу найти) и что когда Нина и Оля Иванцовы пошли в Ровеньки искать Кошевого, то они предлагали идти с собой маме Любы. Но она отказалась и когда девушки вернулись, то она даже не зашла к ним узнать про Любы. Чем были вызваны такие отношения, какая причина?
Наталья: Насколько я понимаю, Люба активно демонстрировала свою лояльность оккупантам - на публику. Причем настолько хорошо играла свою роль, что поверила даже мать, а не только знакомые и незнакомые (со знакомыми - показателен случай, приведенный у Вернеевой в повести "А роль была назначена войной" - отказ девушек идти на вечер, если там будет Люба).
Аня: Ну, даже если мать и видела эту лояльность Любы к немцам, то все равно она ведь в первую очередь ее дочь. Да и не думаю, что для матери это было так уж важно и принципиально, ну неприятно, если люди гоаорят об этом, не более.
DmitryScherbinin: А вот что вспоминал о Любе Шевцовой Василий Левашов: "...Я был в клубе имени Ленина на постановке: "Наталка Полтавка", сидел рядом с Серёжей Левашовым, выходя во-время антракта, я увидел Любу Шевцову, в это время, я конечно, не знал, каково её мнение, в период оккупации осталась ли она той патриоткой или изменила общему делу. Я сразу возвратился и сказал об этом Сереже Левашову. Было решено с Сережей Левашовым, если же она окажется изменницей, то не откладывая убрать её. В следующий антракт я вышел с такой целью, подошёл к Любе Шевцовой и окликнул её, она сразу же вскочила, когда узнала, очень обрадовалась. Потом мы с ней вышли из здания, вышли на двор, когда мы вышли из здания клуба, я сразу же задал Любе Шевцовой вопрос - желает ли она продолжать то дело, которое мы начали на курсах. Она ответила утвердительно. Я спросил о сохранении радиостанции, она ответила, что радиостанция находится в городе Ворошиловграде, в дальнейшем мы условились встретиться у Любы Шевцовой на квартире, мы сообщили членам штаба о Любе Шевцовой, нам предложили добиться того, чтобы радиостанция была в г. Краснодоне. На следующий вечер я и Сережа Левашов пришли на квартиру к Любе Шевцовой. Люба обещала доставить радиостанцию в город Краснодон. Шевцова делает попытки пробраться в Ворошиловград, но неудачно... ... ... "...Однажды мы были в клубе имени Горького, стояли и разговаривали с Кошевым. Подошла Люба, как всегда веселая и говорит - я иду в полицию. Когда нас отправляли на курсы связи, то мы проходили через секретаря комсомольской организации, через райком комсомола, шли в распоряжение НКВД. Когда пришли немцы, Вырикова - секретарь комсомольской организации шахты 1- БИС - откуда уходила Люба Шевцова на курсы, - оказалась продажной. Когда Вырикова увидела Шевцову в Краснодоне, то она сразу заявила в полицию. Она писала, что она, наверное, шпионка, потому что она училась на таких курсах. Любу вызывают в полицию. Она говорит: "Ай! Отболтаюсь! Будет все в порядке!". Она пошла. Мы сразу же предупредили всех наших - нужно быть настороже, может быть, её арестуют, и неизвестно, чем это дело кончится. Два часы мы её ждали. Потом она появляется все такая же: "Отрехалась" - говорит. Она рассказала, что допрашивал её начальник полиции Суликовский. Люба наговорила ему, что она училась на курсах санинструкторов в Ворошиловграде, потом курсы распались и она приехала обратно домой. Может быть, ей не поверили. Но улик не было, только слова Выриковой. Любу отпустили, но устроили за ней слежку. Пока это дело затихло. Люба в полиции узнала, что Вырикова составила список комсомольской организации, что в этом списке были имени всех нас, что этот список Вырикова передала в полицию..." РГАСПИ Фонд М-1, опись 53, ед. хр. 343
Irina: Записка Любы из тюрьмы - "Здравствуй, мамочка и Михайловна! Мамочка, я очень сейчас жалею, что я не слушала вас. Никогда я не думала, что мне придется так трудно. Мамочка, я не знаю, как попросить, чтоб вы меня простили, но сейчас поздно. Мамочка, не обижайся! Ваша дочурка Любаша. На том свете увижу папу".
vital: Вот не пойму а какую принципильную роль играла рация. Да вроде Люба и сама не знала, где она находится.
Ninelle: А кто такая Михайловна, о которой упоминает в записке Люба?
vital: DmitryScherbinin пишет: А вот что вспоминал о Любе Шевцовой Василий Левашов: "...Однажды мы были в клубе имени Горького, стояли и разговаривали с Кошевым. Подошла Люба, как всегда веселая и говорит - я иду в полицию. Когда нас отправляли на курсы связи, то мы проходили через секретаря комсомольской организации, через райком комсомола, шли в распоряжение НКВД. Когда пришли немцы, Вырикова - секретарь комсомольской организации шахты 1- БИС - откуда уходила Люба Шевцова на курсы, - оказалась продажной. Когда Вырикова увидела Шевцову в Краснодоне, то она сразу заявила в полицию. Она писала, что она, наверное, шпионка, потому что она училась на таких курсах. Ну откуда бы Люба могла знать, что это именно Вырикова написала, ну кто бы ей сказал кто и что в полицию пишет?
Наталия: Сафонова Серафима Карповна (о ней пишет Вернеева) род. в 1922 г. Я ее адрес знаю, а жива ли нет.
Аня: А кто такая Сафонова, родственница или соседка Шевцовых?
Аня: Ninelle пишет: А кто такая Михайловна, о которой упоминает в записке Люба? Насколько я знаю не установили кто она такая. Скорее всего знакомая семьи Шевцовых.
DmitryScherbinin: Статья ЛЕОНИДА ЖАРИКОВА "Шевцова Любовь Григорьевна" http://www.podvigrasy.ru/mg/20080205/index_3.html I ... С волнением входишь в музей «Молодой гвардии». Под стеклом витрины беленькая блузка Нины Старцевой, старательно вышитая голубыми и черными нитками по воротничку. И тут же стальной кинжал, принадлежавший этой девушке. Должно быть, нашла она этот кинжал в земле или подарил ей кто-либо из мальчишек в трудную минуту жизни. Кинжал плохонький, конопатый от ржавчины, но он аккуратно вычищен и вместо истлевшей, старой рукоятки выстругана самодельная, даже непрокрашенная. Это было грозное оружие вчерашней пионерки, которая не могла примириться с фашистской неволей и собиралась на смертный бой. Тем, кто оставался в тылу врага, вместе с оружием вручали судьбу Родины — ее честь, ее будущее, всю ее, родную до слез, добрую и строгую мать-Родину. Как же было не сражаться и не идти бесстрашно на смерть за нее! Немые документы времени! Если вдуматься в них, какая глубина нерассказанного вдруг откроется сердцу, и видишь за молчаливыми вещами живую жизнь, оборванную в самом начале. Вот большая, во всю стену, картина — Олег Кошевой перед палачами. Четверо гитлеровцев сидят за столом в камере пыток, а перед ними со связанными руками, в разорванной рубашке стоит гордый комиссар «Молодой гвардии» — шестнадцатилетний Олег Кошевой. Гитлеровцы смущены выдержкой юноши. Один из них мрачно опустил голову, будто задумался. С особой лютостью фашисты истязали коммунистов, надеясь, что при виде их мучений комсомольцы струсят и расскажут все. Но стойкость отцов была для молодежи примером. Евгений Машков под нечеловеческими пытками крикнул врагам: «Вы можете меня вешать! Слышите! Все равно вам не заслонить солнца, которое взойдет над Краснодоном!» Не всякая смерть есть трагедия и поражение. Их смерть была победой. II Дом Шевцовых находится на Первомайке, сразу же за шахтой 1-бис имени Сергея Тюленина. Это обычный, каменный, одноэтажный дом, на две квартиры. В одной из них до сих пор живут родители Любы Шевцовой. Мы возвращались с Донца через Изварино и уже в сумерках подъехали к дому Шевцовых. Во дворе перед высоким деревянным крыльцом — садик из белых акаций. Деревья посажены рукой Любы Шевцовой. Рассказывают — очень любила белую акацию. Мать Любы, Ефросинья Мироновна, полная и еще не старая женщина, с живыми глазами, одетая по-домашнему— в пестрый халат, сидела на ступеньках крыльца и, лузгая семечки, разговаривала с соседкой. Она сразу узнала директора музея «Молодой гвардии» Александра Макаровича Литвина, который привел нас в дом Шевцовых, и догадалась о цели нашего визита. Привыкла: откуда только не едут люди в город комсомольской славы — Краснодон! Мы вошли в дом. Большая высокая комната. Над столом, в середине, свисает с потолка лампа в шелковом абажуре, в углу кровать, белоснежная, пышная, со множеством подушек, а на стене знакомый миллионам людей портрет девушки-бойца, девушки-героя — Любы Шевцовой. Ефросинья Мироновна, как только мы расселись вокруг стола, начала рассказ, живой, душевный: — Когда Люба уезжала в Луганск, в партизанскую школу, я и думать об этом не думала и знать не знала. Прибежала она, как всегда, веселая, быстрая и сразу начала собирать вещи в чемодан. «Мамочка, еду учиться на медсестру, ты не горюй, я скоро вернусь. За меня не бойся: Любка твоя в огне не сгорит и в воде не утонет». И уехала. Письма писала редко и сообщала в них только деловое: «Перевязываю раненых и отправляю в тыл». А сама, оказывается, училась в специальной партизанской школе. Фронт все ближе подходил к нам, и вот тебе — немцы. Любы моей нет, думаю: слава богу, в тылу. А она тут как тут, заявляется домой, да не одна, а с немцами и на немецкой машине. Перепугалась я, не пойму, что все это значит. А немцы веселые, вошли с Любой в дом, ухаживают за ней, ставят на стол закуски, вино. «Люба, — шепчу я ей, — как тебе не стыдно?» А она: «Молчи, мама, это все равно все наше, они награбили, сволочи; в общем, ешь, пей, а на меня не смотри: все будет хорошо». Люба, как вы знаете, была бойкая, прекрасно играла на гитаре, умела плясать, пела. Без нее, бывало, и праздник не в праздник. Однажды —было это еще до прихода немцев — собрала она вот в этой комнате друзей. Среди них, помню, был один паренек, не очень красивый, худой, с длинным носом. Люба к нему хорошо относилась, а тут он возьми и попроси: «Люба, а ну, сыграй что-нибудь сердцещипательное». Люба подхватила гитару и, прижимаясь к нему плечом, запела: «Я люблю вас, но живого, а не мумию...» Все рассмеялись, а паренек сначала смутился, а потом сам рассмеялся. Люба сама себя в шутку называла артисткой. Еще в детстве у нее, малышки, спрашивали: «Ты кто?» Она отвечала: «Я артистка Любовь Орлова». Так с тех пор соседи ее и звали: «Артистка Любовь Орлова». С немцами она обращалась вольно и смело, водила их за нос. Однажды определили к нам на постой противного немца. Люба его изводила. Как-то немец подвел Любу к географической карте и, указывая пальцем то на один город, то на другой, говорит: «Завтра будем пить кофе вот здесь, а послезавтра здесь». Все это он говорил наполовину по-русски, наполовину по-немецки. Люба моя слушала, слушала да как ткнет пальцем в Сталинград: «А когда здесь будете пить кофе?» Немец рассвирепел, вскочил, забегал по комнате, потом снова сел и нервно забарабанил пальцами по спинке стула. А тут, как на грех, кошка наша решила, что он играет с ней, притаилась да как прыгнет — и поцарапала ему руку. Немца будто кипятком ошпарило, подпрыгнул, чуть ли не за пистолет, кричит: «Лубка партизан, и матка партизан, и кошка партизан!» Люба моя так и покатилась со смеху... Оказывается, она не только в подпольной организации была, но и самостоятельно действовала. Она много спасла раненых в дни оккупации. Ничего не боялась, приведет раненого в дом, накормит, даст ему на дорогу хлеба, а то скажет: «Мама, давай спрячем его у нас». Она до того в своей смелости доходила, что однажды, когда несколько пленных бежали из лагеря, Люба спрятала одного у нас под полом — вон там, в коридорчике, видите крышку люка? Немцы пленных разыскивали, опасно было прятать у себя. Тогда Люба уговорила немецкого лейтенанта отвезти пленного на своей легковой машине в Луганск, откуда был родом пленный красноармеец. И, вы только подумайте, немец отвез, приехал обратно и доложил Любке, что, мол, доставил твоего брата, все в порядке. Даже теперь, совсем недавно, — меня дома не было — приходил, рассказывают, какой-то слепой и плакал здесь во дворе, говорил: «Люба меня спасла, а сама погибла». Когда Любу арестовали, взяла с собой в тюрьму лекарство и губную гармошку... Из передней комнаты, где сидели мы, слушая рассказ Ефросиньи Мироновны, дверь вела в другую, Любину комнату. Ефросинья Мироновна проводила нас туда. Здесь все осталось так, как было при ней: девичья кровать, чистая, одинокая, возле окна — комод, посередине— стол. Ефросинья Мироновна рассказывала, что за этим столом часто заседали подпольщики. Люба вообще никогда не бывала одна. Грустно ходить по этим комнаткам и коридорам, здесь словно витает ее непокорный и неугомонный, вечно живой дух. Кажется, распахнется с шумом дверь и Люба Шевцова, Любка-артистка, войдет с гитарой в руках, жизнерадостная, стройная, нарядная, и скажет что-нибудь веселое, озорное... В книге отзывов посетителей дома, этой волнующей квартиры-музея, меня тронула запись, сделанная старательной детской рукой: «Дорогой наш друг Люба! Как мало ты прожила, как много сделала! Твой светлый образ всегда будет для нас примером. Твоя короткая жизнь, переполненная горячей любовью к своей Родине, к своему народу, как солнце, освещает нам дорогу. Ты умерла, но в наших сердцах ты всегда будешь жить. Мы, советские пионеры, обещаем тебе, дорогая, быть такими же, какой была ты. Мы никогда не свернем с пути, по которому шла ты. От пионеров Зверевской жел. дор. школы № 25 В. Бутова, Петрова, Зуева, Медведев». ... Что поражает в образе этой чудесной советской девушки? Сочетание озорного, бесшабашного характера со страстной верой в народ и его счастье. Казалось бы, характер такой ненадежен, чересчур много смелости, лукавства, излишнего риска. И вдруг такая твердость, такая глубокая, трогающая сердце верность! А еще понял я, что в Любе повторились черты характера ее родителей, простых, трудолюбивых советских людей. Мать Любы, Ефросинья Мироновна, — никогда не унывающий человек, шутница, веселая рассказчица. Все, о чем она говорит с человеком незнакомым, это как бы внешне, а настоящее спрятано, и не поймешь, не угадаешь, спрятано надежно. Даже в доброй улыбке заметно, что подлинные ее боли и радости затаены глубоко в душе и о них она не станет говорить первому встречному. Отец и мать Любы в прошлом красные партизаны, бойцы знаменитой Пятой армии, защищавшей Царицын. Григорий Ильич командовал комендантским взводом, а Ефросинья Мироновна работала санитаркой в полевом госпитале. Там, в Царицыне, они и поженились. Любопытные черточки в характере у Ефросиньи Мироновны; вот откуда у Любы озорство, лукавство и ум! Ефросинья Мироновна в юности, встретив своего суженого— Григория Ильича Шевцова, утаила от него, что была старше на целых четыре года. И теперь, рассказывая об этом незначительном, но веселом эпизоде, Ефросинья Мироновна смеется, глядя на мужа, и говорит: «А старик мой до сих пор не может мне простить». Григорий Ильич Шевцов по характеру молчалив и спокоен, всю жизнь работал в шахте. Может быть, и твердость духа, и великая душевная сила, с которыми Люба шла на смерть, передались ей от отца-шахтера. Теперь все знают, как она, бесстрашно глядя в лицо смерти, с гордым спокойствием отвечала врагам: «Сколько бы вы меня ни пытали, но узнать вам от меня ничего не удастся». Чтобы произнести эти слова в лицо палачам, нужно иметь огромное самообладание и твердость. А еще нужно по-настоящему любить жизнь. Мы это знаем теперь по ее волнующим и пророческим словам, которые она произнесла, идя на смерть: «Передайте всем, что я люблю жизнь... Впереди советская молодежь увидит еще не одну весну и золотую осень. Будет еще и чистое, мирное, голубое небо, и светлая лунная ночь, будет очень, очень хорошо на нашей дорогой и близкой всем нам Советской Родине!» Вот она, Люба Шевцова, вся она здесь, в этих словах, по-девичьи светлых и по-солдатски мудрых. Григорий Ильич Шевцов, как и подобает шахтеру, в этот вечер говорил меньше всех. Когда возник разговор о романе Александра Фадеева «Молодая гвардия», Григорий Ильич с великим уважением говорил об этой книге, а в конце усмехнулся, вспомнив, что в романе он считается убитым. «А меня никто не убивал, — сказал он, — я вот перед вами живой и работаю забойщиком». Снова и снова обращался я мыслью к творению художника. Да, это правда, что произведение есть плод любви, и могуча сила этого чувства. Сила фадеевской любви к своим героям воскресила мертвых! III Если свернуть с шоссе, ведущего от шахты 1-бис в сторону Каменска, с горы откроется обширная долина с беленькими хатками, утонувшими в зелени акаций. Это Гавриловка — часть Краснодона. Здесь, на узенькой извилистой улочке, очень уютной, заросшей вишневыми садами, стоит домик Ули Громовой. Нас встретила мать Ули Матрена Савельевна, старая женщина, повязанная по-крестьянски белым платочком. В комнатах все скромно и просто. У окна — столик Ули, за которым она десять лет готовила уроки. Над столом в старинной раме разбитое зеркало... А вот и сама она, с длинными косами, опущенными на грудь, большими черными очами... Матрена Савельевна то и дело поглядывает на портрет дочери, и слезы туманят материнские влюбленные. глаза — вечно влюбленные в свое дитя. Она рассказывает: — В том году 3 января Уле исполнилось девятнадцать лет. Вечером в тот же день арестовали Анатолия Попова, он был у них командиром пятерки. Улю арестовали 10-го, а 17-го казнили. В день ареста она поднялась рано и стала убираться. Налила в таз воды, моет ноги, а сама поет: «Я девчонка еще молодая, а в душе моей тысяча лет...» Она любила и умела петь, а в тот день была грустная, будто чувствовала беду. Я спрашиваю: — Что с тобой, доченька? — Ничего, мама. А сама подошла к окну, задумалась и вдруг запела: «Орленок, орленок, мой верный товарищ, ты видишь, что я уцелел. Лети на станицу, родимой расскажешь, как сына вели на расстрел...» Я собрала на стол, но она есть не стала и, тревожная, опять ушла. Уже поздно вечером, часов в десять, громкий стук в дверь. «Кто там?» — «Полиция». Старик мой открыл. Заходит сам начальник полиции. За ним двое полицаев. «Громовы здесь живут?» — «Здесь». — «Где дочка?» — «Не знаем: пошла гулять к подруге». Вынудили старика одеться и идти искать Улю. Только он собрался, а она на пороге. Так и замерла, зубы стиснула, молчит. «Вы Громова?» — «Я». — «Одевайтесь». Собрала я ей узелок, валеночки дала. А она твердит: «Мама, не плачь, они за все ответят...» С тех пор я больше не видела ее живую. Когда вернулась Красная Армия, стало известно, что детей наших фашисты побросали в шахту. Когда всех достали, увидела я свою Улю... Какие же муки вынесли дети. У моей Ули на спине была вырезана звезда. ... Над поселком Первомайка, у самого поворота на Изварино, возвышается гора. До войны на этой горе собирались пионеры и жгли костры. Высоко над городом пылал огонь. Пионерка Первомайской школы Уля Громова читала товарищам стихи, рассказы. Притихшие ребята, блестя глазенками, с восхищением слушали, как читала Уля: «Русь! Русь. Вижу тебя, из моего чудного прекрасного далека тебя вижу... Какая... непостижимая, тайная сила влечет к тебе? Почему слышится и раздается немолчно в ушах твоя тоскливая, несущая по всей длине и ширине твоей, от моря до моря, песня?... Русь! Чего же ты хочешь от меня?... Что глядишь так и зачем все, что ни есть в тебе, обратило на меня полные ожидания очи?» Искры взлетали над костром и, медленно угасая, падали на землю, и звучал в тишине мягкий, задушевный голос Ули..., Она прожила жизнь короткую, но яркую, как падучая звезда, оставив в жизни огненный след и поразив людей своей верностью. ... Твое будущее беспредельно, Уля. Твоя нетронутая красота, твои несбывшиеся мечты повторятся и оживут и сбудутся в тысячах твоих младших подруг, которые ходят сегодня по улицам советских городов и сел с пионерскими галстуками на груди... IV Каждой весной на могилах комсомольцев-партизан распускаются цветы. И растет на земле Краснодона новое поколение борцов. Кто же они, наследники героической славы? У горняков Краснодона установилось ставшее традиционным почетное звание «Молодогвардеец труда». Кто стал мастером угля, кто работает отлично, тому и присваивается это высокое и волнующее звание. Одним из первых почетное звание завоевал Петр Забашта — машинист электровоза шахты 1-бис имени Сергея Тюленина. Интересно сложилась судьба у этого невысокого, с курчавой шевелюрой и спокойными темными глазами паренька. Родился он в украинском селе. Но его всегда влекло туда, где дымил Донбасс. Там в годы войны жили и боролись любимые его герои — краснодонские комсомольцы. О них он думал с детства, затевал с ребятами игры в «Сергея Тюленина» и «Олега Кошевого». Когда подрос и поехал учиться в днепропетровскую школу, в его деревянном сундучке-чемоданчике не было ничего, кроме чистой майки и романа Фадеева «Молодая гвардия» в потрепанном переплете. Петя мечтал о том, чтобы его жизнь была бы хоть чуть-чуть похожа на жизнь краснодонцев. Не сразу привела его судьба в Краснодон. Сначала Забашта попал в Кривой Рог, где восстанавливал коксохимзавод. Оттуда, как лучшего рабочего, его направили в Москву. Здесь работал на «самой высокой должности», как любил шутить, — на строительстве высотного здания у Смоленской площади. На самой вершине этого здания стоял верхолаз-монтажник Петр Забашта. Перед ним открывалась Москва, столица нашей Родины. Он видел ее всю — от скрытой в тумане Яузы до лесистых Ленинских гор с величавым зданием Университета. Дух захватывало — какая она необъятная и красивая!... Но вот однажды Забашта прочитал обращение партии к молодежи ехать на стройки Сибири и Донбасса. Выбор явился сам собой — в Донбасс! Случилось так, что он сразу попал в город мечты — Краснодон. Забашта бродил по улицам в сущности незнакомого города и удивлялся тому, что видел знакомые места. Вот школа имени Горького, где учились Олег Кошевой и Ваня Земнухов. А там — старая шахта № 5, куда сбрасывали юных героев, и дорога, по которой везли их на казнь... Забашта получил назначение на шахту № 1 имени Сергея Тюленина. Здесь он впервые узнал, что Сережа Тюленин, оказывается, работал в первые дни войны на этой шахте забойщиком. Теперь и он, Петр Забашта, будет шахтером. То под облаками работал, а теперь спустился в недра земли! Интересно! Он выбрал себе профессию машиниста электровоза. Не легко и не просто водить под землей составы. Тянется темная галерея штрека. Свет от фары осторожно ощупывает дорогу. Медленно движется электровоз, управляемый еще неуверенной рукой. Гулко отдается в пустоте штрека рокот колес. Надо уметь на крутом повороте правильно затормозить, чтобы свободно и плавно вывести состав на прямую. Уметь, если состав идет на подъем, дать такую скорость, чтобы за счет инерции вытянуть тяжелый поезд. Надо знать, как вести состав врастяжку, чтобы вагонетки не толкали машину, как управлять электровозом, когда он мчится под уклон. В таких случаях легко забурить груженый состав, и тогда придется самому, «лимонаткой» (спиной, упершись ногами в шпалы) поднимать опрокинутые вагонетки. Так оно и случилось вскоре. Забашта от огорчения и досады не знал, что делать. Он кружился возле лежавших на боку вагонеток, старался поставить их на рельсы. Но где там! Если бы не шахтеры, проходившие мимо, не справился бы Забашта с тяжелой авариен. Даже при помощи людей и то пришлось чуть не целую смену провозиться с забуренным грузом. Тяжело. А молодогвардейцам легко было? А тридцати шахтерам Краснодона, которых фашисты закопали живыми в землю, легко им было? Опыт приходит не сразу, а без него не станешь мастером. Но вот сменное задание было перевыполнено. Стараясь скрыть улыбку под озабоченным видом, Забашта шагал под землей к стволу. На поверхности его встретил начальник участка: — Как дела, коногон? Сколько сегодня угля вывез? — Не так чтобы много... тонн двести. — Ого! Молодец! Обычно машинисты электровозов водят составы по двадцати вагонеток, а Забашта решил прибавить по три-четыре вагонетки на состав. Так он стал вывозить угля больше, чем другие. «Если быть, так быть лучшим» — эти, вычитанные еще в детстве, слова Забашта крепко помнил. Но быть лучшим нелегко. Сначала Забашта попробовал водить составы на больших скоростях. Этим он увеличил количество ходок от ствола к забою и обратно. Хорошо. Но можно работать лучше. Забашта попросил разрешения увеличить состав до тридцати вагонеток. Начальник участка с удивлением взглянул на молодого горняка. Никто из «стариков» не водил составы такой тяжести. — Что ж, попробуй!... И вот сцеплено тридцать груженных углем вагонеток. Состав так длинен, что машинисту не видно в темноте штрека конца поезда. Там, вдали, сигналит лампочкой кондуктор. Поехали! Состав плавно, чтобы не разорвать сцепку, трогается с места. Шахтеры с интересом смотрят на необычный состав. Набирая скорость, гремит по штреку подземный поезд. Подъем, поворот, еще поворот, и вдали за Гудит земля под колесами машины. В кабине электровоза Забашта в рубахе-косоворотке, видной под распахнутой курткой. Спешит подземный скорый! До конца смены еще часа два, а Забашта уже выполнил норму. Так, только так водил бы составы Сережа Тюленин, только так работали бы герои-молодогвардейцы, если бы жизнь их продолжалась. А впрочем, впрочем, она продолжается... ... Горела вполнеба вечерняя заря. Мы шли с Забаштой по Краснодону. В городской парк к братской могиле молодогвардейцев, утопающей в живых цветах и усыпанной желтыми осенними листьями, приехала экскурсия. Две девушки вынесли из автобуса венок, и делегация торжественно возложила его на могилу у высокого обелиска. Один из шахтеров, волнуясь, произнес перед собравшимися речь. Он сказал, что горняки Ростова склоняют головы перед подвигом героев и в память о них обязуются каждый день выдавать уголь сверх плана. Забашта стоял серьезный, немного грустный, — Интересно бывает в жизни, — сказал он в раздумье, — можно прожить на свете сто лет, и никто не будет об этом знать, словно и не жил человек. А можно прожить восемнадцать лет и остаться в памяти народной на века. Отчего так? Наверно, ответ в том, как жить. Бывает, работает человек не плохо, но живет только для себя. А помрет — и не знаешь, для чего жил человек. Ни сказок о таком не расскажут, ни песен не споют. А молодогвардейцы — бессмертны! Почему? Да потому, что жили для народа. Часто говорят: люби Родину. Как же иначе — Родину любить нужно, но мало этого. Надо, чтобы Родина тебя любила!... V Вторая половина лета в Донбассе была на редкость жаркой. На Украине говорят «спека». Небо от зноя стало белесым, словно выгорело. И степь лежала, пахнущая пылью, покрытая шуршащей сухой полынью. По вечерам солнце опускалось за горизонт, в сплошную пелену оранжевой пыли. Шахты Краснодонского района тянутся далеко на восток. Последние из них возвышаются над Донцом, сверкая огнями, как маяки. Весело зеленеет вдали пойма Донца. ... Медленно опускаются сумерки, тихие сумерки южного края. Вода, отражавшая румяную зарю, тоже стала нежно-румяной. А с восточной стороны, где небо было темно-синим, светлая река отразила прибрежные деревья — опрокинутые дубы стоят в воде будто живые. Уже никого нет на берегу, привязаны лодки, разошлись люди, и течет неслышно величавый Донец. Зажглась в небе первая звезда и повторилась в речной воде. Раскинулся над затихшей рекой небесный звездный купол. И вот уже можно ясно видеть два созвездия Большой Медведицы: одно — в небе, другое — в Донце. От пения цикад стоит мелодичный серебристый звон. Стало совсем темно. Где-то на дальнем берегу зажгли костер. Пламя вздрагивает, то увеличиваясь, то затихая. Но вот оно достигло почти верхушек деревьев и отразилось в реке длинным огненным языком. Издалека донеслась песня. Чьи-то дружные голоса негромко, задумчиво пели: «Это было в Краснодоне, в грозном зареве войны...» Пришли из станицы ребятишки-рыболовы. Они сидят на берегу против закинутых в Донец удочек и, кутаясь в отцовские, с длинными рукавами, ватные пиджаки, жуют краюхи хлеба с дыней и тихо переговариваются: — Хорошо поют где-то... Должно, пионеры... — Что ты, лагеря давно уехали... Это экскурсия из Краснодона возвращается, вот и остановились. — Что же вы в такой темноте ловите, ребята? — спросил я, подходя к лодке. — Рыбу, — ответил спокойный, немного насмешливый голос. — Рыба не увидит вашу приманку. — Увидит. Тут таких сомов ловили, дай боже... — И поплавка не видно... — Зачем его видеть? Сом глотает сразу. Только держи удочку, а то утянет, — ответил мальчик и замолк, глядя в Донец, полный звезд. Почему-то подумалось при взгляде на это серебряное звездное мерцание, что, наверное, не раз летней ночью Люба Шевцова и Уля Громова с подругами любовались звездами и в шутку загадывали, чья та звезда, чья эта... Погибли юные, а звезды горят и вечно будут мерцать над степным шахтерским городком...
ромашка: Да Анютка я тоже читала что мама Любы совершила такое как я читала в книге Кима Иванцова"Гордость и боль моя-Молодая гвардия"что он пишет мать Любы Ефросинья Мироновна не пришла в тот момент когда доставали тела ребят но так никто и не понял поступок ее мамы и правда что у Любы с мамой были натянутые отношения как Иванцов пишет в этой же книге:Любу с детства баловали уделяли ей мало времени и в итоге Любушка-голубушка села родителям на шею чем больше она взрослела тем больше предьявляла требований ну а зачем так поступила ее мама я сама не понимаю неужели ей понравилось то что она потеряла единственную дочь Любовь Шевцову???
Лера Григ: Василий Левашов. "Дорогие мои товарищи". "Люба Шевцова. Если говорить о внешних проявлениях, то это в такой же мере может быть антипод Ули Громовой. Внешне Люба Шевцова очень весёлая, жизнерадостная. Веселье никогда её не покидало. Может быть на душе очень грустно и более, чем грустно, но внешне она всегда оставалась весёлой и бодрой и своим весельем всегда заражала других. И в то же время, как и Уля Громова, это смелая, волевая, целеустремлённая девушка. Однажды её вызвали на допрос. Это было в период работы в "Молодой гвардии". Она, прежде чем явиться в полицию, сообщила, что её вызывают на допрос. Мы очень волновались, как дальше обернётся дело. Но Люба через несколько часов возвратилась, как всегда бодрая. Она рассказала, что её вызывали так как кто-то донёс, что она училась на каких-то секретных курсах в Ворошиловграде. Но на допросе Люба сказала, что она училась на курсах санинструкторов. Так как никаких улик не было, то её вынуждены были отпустить. Её поведение было в полиции настолько непринуждённым, она даже нахально расхохоталась на вопрос какого-то полицейского, и тот просто был в тупике, как дальше себя с ней вести, и вынужден был её отпустить".
Люба Шерстюк: Точно-точно! Любка Шевцова - Сергей Тюленев в юбке!
Лола: Ну об этом же многие писали - Фадеев, Левашов, Иванцов, Котов с Лясковским, по-моему, тоже...
Лера Григ: Конечно, девочки!
Наталия: Я сег.такую гадость про Любу слышала. Будто она заразила сифилисом немцев пол-Краснодона!!!
полная версия страницы