Форум » Опубликовано... » Просто Стихи (продолжение) » Ответить
Просто Стихи (продолжение)
Лера Григ: ЛЮДМИЛА КОЖАНКОВА "Мы школе поклонились дорогой" Пришли те дни, которых с нетерпеньем Мы ожидали много, много лет,- Вернули юность на одно мгновенье... Цветут воспоминанья, как букет. И вспомнили мы горькое, смешное, Порой слезой иль хохотом давясь. Мы не мечтали в жизни о покое, И старость не утихомирит нас. Не всех узнали - это и понятно! Ведь сорок лет, а не часов и дней! Гримировали судьбы нас изрядно, Но всяк готов простить судьбе своей. Ах, как мы рады встрече долгожданной, Неважно, что глаза полны слезой. И первые минуты как в тумане Мы напрягались вспомнить: "Кто такой?" В нас все-таки от юности осталось Хоть что-то, хоть немножко, просто штрих... Но узнан друг, и нам уже казалось, Что мы не разлучались ни на миг. Мы не могли никак наговориться. Воспоминаньям не было границ. Ведь сорок лет в урок не уместится. Как много в жизни дорогих страниц! Пусть мы забыли, что сказать хотели, Не тот друг другу задали вопрос, Не все в больших делах мы преуспели, Но каждый честно вклад свой в дело внес. Прошли мы юность огненной дорогой, Познали страх и горести утрат. Да, наша жизнь была суровой, строгой, В войну швырнув нас сразу из-за парт. И дым войны, и горький дым разлуки Мы пронесли на собственных плечах. Не знали маникюров наши руки, Нас обошли и бархат, и шелка. И через труд, и радость, и невзгоды В морщинках и с седою головой Прошли длиной мы в сорок лет дорогу - И школе поклонились дорогой.
Красавица: Светлана Копылова Писатель и вор Под землёй глубоко расположен ад, Там в котлах чугунных грешники кипят. Вот уже бесята новых двух ведут: -Плавайте, покуда вас не заберут! Новеньких столкнули в жаркие котлы: Каждому - по пояс серы и смолы. Под одним соседом огонёк сильней - Был в земной он жизни вор и прохиндей. А другой - писатель в жизни был земной. Участи загробной он не ждал такой... Хоть под ним и меньше огонёк горел - Но котёл, однако, тоже закипел. Тут писатель видит: за истёкший срок Под соседом меньше стал вдруг огонёк, Ну, а сам писатель кое-как дышал, Будто кто-то ловко увеличил жар. Время бесконечно в вечности течёт... Огонёк соседа меньше стал ещё. Выглянул писатель, ну а за бортом Полыхает пламя под его котлом. Этого писатель уж не мог стерпеть: -Почему, скажите, должен я кипеть? И явился ангел, и сказал ему: -Объясню, за что ты терпишь столько мук. Не смотри, писатель, что сосед твой - вор, За него родные молят до сих пор, А твои романы, коим нет конца, Снова развращают юные сердца. Бог тебя талантом в жизни наградил, Добрые чтоб чувства в людях ты будил, А твои творенья будят страсти лишь, Оттого теперь, брат, ты в котле кипишь. Дай нам, Боже, помнить на своём пути, Что соблазнам должно в этот мир придти, Но какое горе ожидает нас, Если в мир приходит через нас соблазн!
Красавица: Светлана Копылова Свой крест Он жил – не жил: существовал. На Бога часто он роптал, Мол, не под силу крест ему нести. И вот однажды видит сон: В каком-то месте будто он, А там – куда ни глянь – одни кресты. И сам Господь пред ним стоит: - Ты волен выбрать, - говорит, - Тот крест, который сможешь понести. Такой увидев поворот, Обрадовавшись, начал тот Рассматривать, какие там кресты. Вот деревянный, золотой, Латунный, маленький, большой С каменьями… но этот не поднять. Он долго выбирал, ходил, И выбор свой остановил На небольшом, решив поменьше взять. Был крест и лёгок, и хорош, И на другие непохож… И человек тот, робкий сделав жест, Спросил у Господа во сне: - А этот можно выбрать мне? Мне по душе всех больше этот крест! Глаза с мольбою он поднял И в ожидании стоял, Прижав к груди свой новый лёгкий крест… -Бери, конечно! – Бог сказал, - Но как его ты не узнал, Ведь этот крест – твой собственный и есть! Узки врата и труден путь, И часто хочется свернуть, И, бросив ношу, смыть солёный пот… Но Бог не даст нам выше сил, А значит, - надо крест нести Тем паче, что он сам тебя несёт!
Красавица: ДВА ОСЛИКА Старый осёл косточки грел на лужайке, Тут молодой ослик к нему подошёл: Старых ослов было всегда ему жалко И разговор вежливо с ним он завёл: - Знаете ли Вы, третьего дня что случилось? – Злыми людьми распят был здесь Иисус! Старый осёл голову поднял насилу, Словно к его шее привязан был груз. Хрипло в ответ ослику смог он ответить: - Знаю, но Он нынче из гроба исчез… Мне не понять, как это люди не верят, В то, что Христос силою Божьей воскрес! И без того ослика уши большие Стали расти вдруг от услышанных слов. Старый осёл лоб свой наморщил плешивый И рассказал, как ему раз повезло: Помню, когда был я ослёнком примерным И не мечтал быть у кого-то в чести, Выпало мне ночью Святое Семейство Зимней порой в древний Египет везти. Град Вифлеем было покинуть им надо: Мать и Дитя сели на спину ко мне. Я не могу ту передать тебе радость, Что Божий Сын был у меня на спине! Помню ещё, как все мы проголодались, И как росла рядом смоковница там. Ветви её неба как будто касались, Ни одного не было снизу плода. И подошла Дева к смоковнице этой, Ветви её вдруг наклонились к земле! Я не видал чуда такого на свете И ничего слаще тех смокв я не ел! Старый осёл даже сумел прослезиться, А молодой скромно потупил глаза: - Знаете, а я взят был у мамы-ослицы – Это Иисус ученикам приказал. Спину мою люди одеждой покрыли, Под ноги мне ветви от пальмы легли. Видел я, как все Иисуса любили! И Он на мне въехал в Иерусалим! Славя Творца, благоговейные звери Верили в то, что было ясно без слов. И только мы – те, кто погрязли в неверьи, - Хуже порой даже упрямых ослов!
Красавица: КРАСНОШЕЙКА Когда Господь Вселенную творил И звёзды зажигал на небосводе, Когда Он сад цветами засадил И рыб пустил в серебряные воды, - В один из дней раскрашивал Господь Незримой кистью птиц – больших и малых И в небо запускал пернатый род, Одной лишь пташке краски недостало. -Всё в воле Божьей, - думала она, Сомкнув смиренно кругленькие веки, Но Бог, давая птицам имена, Ей вдруг сказал: «Ты будешь Красношейкой!» Та удивилась: пёрышки её На шейке были серыми, как крылья… -Мне хочется, - Господь тут произнёс, - Чтоб красные сама ты заслужила. С тех пор прошли года, прошли века, Эдемский сад присниться мог во сне лишь, Но Красношейки пёрышки пока Ни капельки одной не покраснели. Рассказывая птенчикам в гнезде Историю о сотвореньи мира, Увидела она толпу людей, Что возбуждённо проходила мимо. Потом, когда рассеялся туман, Увидел птичий взор её печальный, Как на вершине Лобного холма Те люди Человека распинали. С разбойниками поступали так, Но Тот, Кого теперь на крест подняли, Был на злодея не похож никак, Средь двух других, что до Него распяли. В глазах – смиренье было и любовь, И жалость к тем, кто смерть ему готовил. Тот Человек прекрасен был как Бог, Когда б ни столько ран, ни столько крови… Она смотрела напряжённо вдаль, Перед лицом жестокости немея: Распятого до слёз ей было жаль, Вот только плакать птицы не умеют. Венец терновый на Его главе В чело вонзался острыми шипами… И вдруг, оставив гнёздышко в траве, Она взмахнула лёгкими крылами, И, полетев, приблизилась к Нему И выдернула шип, что в бровь вонзился, Исполненный невыразимых мук, Взор благодарным светом озарился. Тут капля крови с кончика шипа Упала ей на серенькую шейку, И в этот миг весь страх её пропал, С которым так боролась Красношейка. Когда она к птенцам вернулась вновь, Их голоса до ночи не смолкали: Они не знали, что такое кровь, И что такое боль – они не знали. Красношейки пёрышки в тот час Пурпурные на шейке появились: Она в ручье купалась много раз, Но так они с тех пор и не отмылись. И даже у птенцов и праптенцов Теперь такие ж красненькие шейки:- Их заслужила, проявив любовь, Отважная пичуга Красношейка.
Красавица: МЫТАРЬ Am С далёких призрачных времён Известен град Иерихон, Когда-то жило там одно семейство. Хозяин как помочь – не знал: Его жена была больна, И на леченье тратил он все средства. А тут как будто бы назло, Когда болезни был излом, Опять настало время для поборов: Отнять последний чтоб сухарь, К ним приходил один мытарь, Его уже давно прозвали вором. Завидев сборщика вдали, Детишки к матери пришли, А та едва дышать могла от боли… И приподнявшись от одра, Давай в бессилии рыдать И проклинать свою злодейку-долю. Когда ж мытарь предстал пред ней – А звали мытаря Закхей – То вместо грубых слов и оскорблений Вдруг ящик с деньгами достал И взять больную умолял, И горько плакал, стоя на коленях. Сердечко дрогнуло её: - Закхей, в уме ли ты своём? - В своём, - ответил он, - в своём всецело… Я переполнен весь от чувств: Был у меня вчера Иисус, И я теперь другой на самом деле! Иисус Христос так милосерд! Пришёл в мой дом как мой сосед, Такой меня Он чести удостоил! И от меня кому беда – Тому я вчетверо воздам, Иначе я ногтя Его не стою! Хозяйка слушала его, Слегка качая головой, Светлана Копылова Мытарь Детишки громко хлопали в ладоши… А муж Закхею руку жал И даже не предполагал, Что он таким окажется хорошим. Так сборщик податей Закхей Ходил по людям много дней И раздавал всё то, что он награбил. А мы, хоть верим во Христа, Не потревожим и перста, Чтоб в нашей жизни что-нибудь исправить.
chingischan: Мне очень "Красношейка" понравилась. А чьи это стихи, Люба?
Аглая: Светланы Копыловой, см. выше.
Галина: "...Осенний полдень, догорая, Поля нагие освещал, И лист увядший, упадая, Уныло грустное шептал О здешней жизни человеку. Такой порой моя калека, Слепая нищая моя, И дочь красавица ея — Она спала, а мать сидела И тихо, грустно-тихо пела, Как пел Иосиф про свой род, Сидя в египетской темнице, А в поднебесьи вереницей С дубров украинской земли На юг летели журавли...." Т.Г. Шевченко Из поэмы "Слепая" 1842 г.
Катя: Галина, спасибо! Очень проникновенно!
Tanaka: Юрий Михайлик В Гамале все погибли, кроме двух сестёр Филиппа. Во время тройной зачистки их не смогли найти. Гамала относилась к городам крепостного типа, куда очень трудно ворваться и откуда нельзя уйти. С трёх сторон высокие стены, а с четвёртой – гребень обрыва, висящий над чёрной прорвой, куда страшно даже смотреть. Около пяти тысяч жителей, когда ещё были живы, бросились в эту пропасть, предпочитая лёгкую смерть. С ними были деньги и вещи – довольно странный обычай! Спуститься туда сложно, подниматься ещё трудней. Но кое-кто из солдатиков всё же вернулся с добычей. (И некоторые предметы сохранились до наших дней.) Хронист, описавший всё это, был горек, сух и спокоен. Он пришёл туда с победителями, в одних цепях, налегке. До того, как попасть в плен, он был храбрый и стойкий воин и командовал обороной в небольшом городке. Потом их загнали в пещеры и обложили туго, и когда между смертью и рабством им пришлось выбирать, они после долгих споров поклялись, что убьют друг друга. Он остался последним. И он не стал умирать. Он писал прекрасные книги. Он улыбался славе. Его любили красавицы. У него удалась судьба. Он и сегодня известен нам - как Иосиф Флавий. Флавий – имя хозяина. Иосиф – имя раба. Мы обязаны памятью предателям и мародёрам. Мы обязаны сладостью горьким всходам земли. Мы обязаны жизнью двум девочкам, тем, которым удалось спрятаться так, что их не нашли.
Ольга: Tanaka, какое сильное стихотворение! Все собираюсь почитать Иосифа Флавия, теперь уже точно!
Ольга: ВЕРЕСКОВЫЙ МЕД Шотландская баллада (из Роберта Стивенсона) Из вереска напиток Забыт давным-давно. А был он слаще меда, Пьянее, чем вино. В котлах его варили И пили всей семьей Малютки-медовары В пещерах под землей. Пришел король шотландский, Безжалостный к врагам, Погнал он бедных пиктов К скалистым берегам. На вересковом поле, На поле боевом Лежал живой на мертвом И мертвый - на живом. _______ Лето в стране настало, Вереск опять цветет, Но некому готовить Вересковый мед. В своих могилках тесных, В горах родной земли Малютки-медовары Приют себе нашли. Король по склону едет Над морем на коне, А рядом реют чайки С дорогой наравне. Король глядит угрюмо: "Опять в краю моем Цветет медвяный вереск, А меда мы не пьем!" Но вот его вассалы Приметили двоих Последних медоваров, Оставшихся в живых. Вышли они из-под камня, Щурясь на белый свет,- Старый горбатый карлик И мальчик пятнадцати лет. К берегу моря крутому Их привели на допрос, Но ни один из пленных Слова не произнес. Сидел король шотландский, Не шевелясь, в седле. А маленькие люди Стояли на земле. Гневно король промолвил: "Пытка обоих ждет, Если не скажете, черти, Как вы готовили мед!" Сын и отец молчали, Стоя у края скалы. Вереск звенел над ними, В море катились валы. И вдруг голосок раздался: "Слушай, шотландский король, Поговорить с тобою С глазу на глаз позволь! Старость боится смерти. Жизнь я изменой куплю, Выдам заветную тайну!" - Карлик сказал королю. Голос его воробьиный Резко и четко звучал: "Тайну давно бы я выдал, Если бы сын не мешал! Мальчику жизни не жалко, Гибель ему нипочем... Мне продавать свою совесть Совестно будет при нем. Пускай его крепко свяжут И бросят в пучину вод - А я научу шотландцев Готовить старинный мед!.." Сильный шотландский воин Мальчика крепко связал И бросил в открытое море С прибрежных отвесных скал. Волны над ним сомкнулись. Замер последний крик... И эхом ему ответил С обрыва отец-старик: "Правду сказал я, шотландцы, От сына я ждал беды. Не верил я в стойкость юных, Не бреющих бороды. А мне костер не страшен. Пускай со мной умрет Моя святая тайна - Мой вересковый мед!"
Ольга: A. Городницкий "Освенцим" Над просёлками листья - как дорожные знаки, К югу тянутся птицы, и хлеб недожат. И лежат под камнями москали и поляки, А евреи - так вовсе нигде не лежат. А евреи по небу серым облачком реют. Их могил не отыщешь, кусая губу: Ведь евреи мудрее, ведь евреи хитрее,- Ближе к Богу пролезли в дымовую трубу. И ни камня, ни песни от жидов не осталось, Только ботиков детских игрушечный ряд. Что бы с ними ни сталось, не испытывай жалость, Ты послушай-ка лучше, что про них говорят. А над шляхами листья - как дорожные знаки, К югу тянутся птицы, и хлеб недожат. И лежат под камнями москали и поляки, А евреи - так вовсе нигде не лежат. Октябрь 1966 http://video.yandex.ru/users/rasar666/view/130/
Марина Турсина: Тамбовская поэтесса Майя Румянцева На площади Маяковского Маяковский! Такая боль! Такая боль…Маяковский… С такою болью к тебе только. Как будто на раны насыпали соль, Как будто по сердцу Сухою коркой. Любовь тебя, такую громаду, Скрутила в гранит, изломала в память. Любовь – это уличная баррикада, И в ней уязвимым падать. Мне трудно. Мне б крикнуть вдоль улицы людной: «Плачьте, люди! Люди, молчите… Любовь умирает, …….большая и трудная, Труднее любых великих открытий. Здесь слёз не сдержу и обиды не спрячу – Тебя ведь тоже при жизни намучило. И ты любил, смешно и незряче, И, тоже, наверно, не самых лучших. Когда?.. Кому.. И зачем ты выменял Смерть На несказанных слов паутину?.. Ты помнишь её с озёрным именем, С фамилией, похожей на бригантину. Рукам уплывать… тихо, как в штиле. Всякому чувству приходит крах! Петля начинается с рук любимых. Кончается где – то…на чердаках. С тела любимой начинается неистовая, Эта трёхмачтовая тоска! Губы любимой – начало выстрела, Конец – в тебе… у виска. Пришла я к тебе ото всех неверных. Пришла как крик и пришла как месть. Какой жестокий влюблённый первым Придумал назначить свидание здесь?.. Приходят ждать под твою ладонь, Целуются рядом с твоим отчаяньем, Не понимая, что ты - это боль Несостоявшегося в Париже ……………………..свидания. Ночь простою, простою до рассвета, Всех живых в эту ночь разлюбя. …..Если таких, как ты, нету, К кому и зачем идти от тебя?.. Возле тебя проброжу неприкаянно, Под тенью твоей буду греться и стыть… Тебя – большого, ……….убитого …………………..каменного – За всех нелюбивших Буду любить…
Ольга: День Победы Вход в метро с готической литерой, Как мне нравится всё московское! Я стою на площади Гитлера, (Это - бывшая Маяковская) А ко мне, как шарик от дилера По рулетке весело пущенный Ты бежишь от площади Шиллера (Это - бывшая площадь Пушкина) Мы сначала пойдём обедать, Там где был «Пекин», в «Лузитанию», А потом махнём в Парк Победы (Там, где памятник Мать-Германии) Мы с тобой не виделись долго Этот день для тебя - награда, Для простой девчоночки с Волги, Из далёкого Гиммлерграда От вина и любви хмелея, Мы припомним жаркие ночи Вспомним Адлер и Шварце Зее Зотчиштадт (тот, который Сочи) А потом загрустит красавица: "Слышал новости? Просто мрак!" Почему-то тебе не нравится, Что на Штаты напал Ирак, Что в саудовском небе чистом Самолёты в дома влетают, Что еврейские террористы Дискотеки опять взрывают Объяснить я тебе попробую, Что история - дело тонкое, Что сейчас бы этой дорогою Мог бы русский гулять с девчонкою, Если бы тогда, в сорок первом Там, где памятник мы видали, У танкистов бы сдали нервы, И они бы Москву не взяли! Здесь Тверская тогда была бы, Снег по пояс, следы салазок, Мужики в зипунах и бабы… Ты прошепчешь: не надо сказок! (с)
Марина Турсина: Ольга пишет: А мне костер не страшен. Пускай со мной умрет Моя святая тайна - Мой вересковый мед!" Детством повеяло... Кажется, в какой-то детской книжке цитируется... В какой? "Динка" Валентины Осеевой?
Вера: Захлебнулся детский крик И растаял,словно эхо... Горе скорбной тишиной Проплывает над землей, Над тобой и надо мной. Шелестит листвой платан Над гранитною плитою. Он убитых пережил, Он им верность сохранил... Здесь когда-то лагерь был, Лагерь смерти Саласпилс. Не несут сюда цветов, Здесь не слышен стон набатный. Только ветер много лет, Заметая страшный след, Кружит фантики конфет... Детский лагерь Саласпилс- Кто увидел не забудет. В мире нет страшней могил... Здесь когда-то лагерь был. Лагерь смерти Саласпилс. На гранитную плиту Положи свою конфету.... Он,как ты,ребенком был, Как и ты он их любил... Саласпилс его убил.
Марина Турсина: Даже читать больно... Спасибо, Вера! И с возвращением Вас!
Olga: Марина Турсина пишет: Детством повеяло... Кажется, в какой-то детской книжке цитируется... В какой? "Динка" Валентины Осеевой? Точно-точно, из детства.) "Динку" не читала.)
Марина Турсина: Мне почему-то кажется, что это из "Динки", хотя, полистала книжку - не нашла. А теперь другое стихотворение. Моё любимое у Беллы Ахмадулиной, и вообще - любимое. Царство ей небесное. ВЗОЙТИ НА СЦЕНУ Пришла и говорю: как нынешнему снегу легко лететь с небес в угоду февралю, так мне в угоду вам легко взойти на сцену. Не верьте мне, когда я это говорю. О, мне не привыкать, мне не впервой, не внове взять в кожу, как ожог, вниманье ваших глаз. Мой голос, словно снег, вам упадает в ноги, и он умрет, как снег, и превратится в грязь. Неможется! Нет сил! Я отвергаю участь явиться на помост с больничной простыни. Какой мороз во лбу! Какой в лопатках ужас! О, кто-нибудь, приди и время растяни! По грани роковой, по острию каната - плясунья, так пляши, пока не сорвалась. Я знаю, что умру, но я очнусь, как надо. Так было всякий раз. Так будет в этот раз. Исчерпана до дна пытливыми глазами, на сведенье ушей я трачу жизнь свою. Но тот, кто мной любим, всегда спокоен в зале. Себя не сохраню, его не посрамлю. Когда же я очнусь от суетного риска неведомо зачем сводить себя на нет, но скажет кто-нибудь: она была артистка, и скажет кто-нибудь: она была поэт. Измучена гортань кровотеченьем речи, но весел мой прыжок из темноты кулис. В одно лицо людей, всё явственней и резче, сливаются черты прекрасных ваших лиц. Я обращу в поклон нерасторопность жеста. Нисколько мне не жаль ни слов, ни мук моих. Достанет ли их вам для малого блаженства? Не навсегда прошу - но лишь на миг, на миг. 1973 Белла Ахмадулина. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1998. http://www.litera.ru/stixiya/authors/axmadulina/prishla-i-govoryu.html
полная версия страницы