Форум » Обсуждаем » Антифашисты (продолжение) » Ответить
Антифашисты (продолжение)
Люба Шерстюк: В Минске хотят установить памятник немецкому антифашисту 17.10.2008 Выступая 16 октября в Минске на пресс-конференции, директор Минского международного образовательного центра имени Йоханнеса Рау Виктор Балакирев заявил, что надеется на восстановление к 65-летию ликвидации Минского гетто мемориальной доски в честь немецкого антифашиста, Героя Советского Союза Фрица Шменкеля, пишет БелаПАН. В.Балакирев сообщил, что мемориальная доска в честь Ф.Шменкеля была установлена на фасаде памятника архитектуры XVIII—XX веков — здания Минского гостиного двора на площади Свободы, 4. "Несколько лет тому назад в связи с реставрацией и реконструкцией этого здания доска была снята сотрудниками управления культуры Мингорисполкома и до сих пор не установлена на место. Причем в течение года невозможно найти эту доску или же изготовить ее копию. Это позор для всех нас", — сказал В.Балакирев. В годы Второй мировой войны ефрейтор Ф.Шменкель находился на Восточном фронте. Осенью 1941 года покинул свою часть и после скитаний попал в партизанский отряд "Смерть фашизму" в Смоленской области. В 1943 году за выполнение ответственного задания был награжден орденом Красного Знамени. В декабре 1943 года при выполнении боевого задания был захвачен нацистами и привезен в Минск. 15 февраля 1944 года приговорен к смертной казни. В 1978 году кинематографисты Германии и Беларуси создали фильм о Ф.Шменкеле "Я хочу вас видеть". Среди мероприятий, включенных в программу 65-летия ликвидации Минского гетто, директор ММОЦ назвал открытие памятных знаков жертвам геноцида (22 октября, 10.00, ул. Сухая, бывшее еврейское кладбище) и международный научный симпозиум "Изучение истории Холокоста в Германии и Беларуси" (22 октября, 14.00, ММОЦ, проспект газеты "Правда", 11). В.Балакирев отметил, что в годы Второй мировой войны из девяти городов Третьего рейха было депортировано в Минск около 30 тыс. евреев. "Однако в нашей столице до сих пор так и не увековечена память евреев Вены, Праги и Брно, Терезиенштадта и Франкфурта-на-Майне", — констатировал он. Среди наиболее интересных сообщений предстоящего симпозиума В.Балакирев назвал презентацию трехлетнего исследовательского проекта "Преследование евреев в Беларуси: Минское гетто и лагерь смерти Малый Тростенец", который представят немецкие историки профессор Вольфганг Бенц и Петра Рентроп.
Ответов - 52, стр:
1 2 3 All
Люба Шерстюк: В этот майский день в начале 1980-х годов, накануне Дня Победы (или Дня освобождения от фашизма, как называли его «осси» — восточные немцы), в Потсдаме, в небольшом зале клуба Управления особых отделов КГБ СССР по Группе советских войск в Германии, как говорится, яблоку негде было упасть. С оперативным составом встречался не раз бывавший по делам у армейских чекистов легендарный шеф военной контрразведки МГБ ГДР генерал-лейтенант Карл Кляйнюнг. Его прекрасный русский язык, воистину славянская внешность, отнюдь не классический «арийский» вздернутый нос как-то не ассоциировались для тех, кто видел его впервые, с образом дерзкого, отважного и вместе с тем расчетливого, разгадавшего не одну хитроумнейшую головоломку спецслужб США и ФРГ, военного контрразведчика. Вместе с тем это был и умелый разведчик, оперативный комбинатор и диверсант времен Великой Отечественной войны в оккупированном нацистами Минске. О нем и его товарищах по борьбе в третьем томе исторического исследования «Всенародная борьба в Белоруссии против немецко-фашистских захватчиков» говорится: «Немецкие антифашисты оказывали помощь подпольщикам Минска. Среди них были Иоахим Кюстнер, Карл Кляйнюнг (подпольная кличка «Виктор»), Ганс Штрубе…» Группа эта называлась «Юрий»… Говоря тогда о совместной работе по линии военной контрразведки, связанной с противодействием шпионской деятельности иностранных спецслужб на территории тогдашней ГДР, Карл Кляйнюнг отмечал, что это боевое братство зародилось давно, еще во время войны против фашизма. Из рядов антифашистов вышли многие профессионалы–руководители МГБ ГДР. Вспоминал генерал и о безвозвратно канувшей в лету боевой молодости, о самых, по его оценке, страшных и труднейших в его жизни, но, тем не менее, таких сладостных, упоительных и памятных годах своей жизни, прошедших в нелегальной борьбе на территории Беларуси. Думал ли убеленный сединами ветеран, да и присутствовавшие в зале, что пройдет всего несколько лет и в ходе драматических событий уйдет в небытие Советский Союз, что прекратит свое существование и нынешняя Родина генерала Кляйнюнга – Германская Демократическая Республика? И что вновь придется ему на деле доказывать верность своим идеалам, раз и навсегда данной присяге? Да, судьба с самого начала не баловала Карла Кляйнюнга. Родившись в простой рабочей семье, он рано начал работать, познал нужду и голод. В 1929 году, восемнадцатилетним пареньком Карл вступил в Компартию Германии, что было тогда далеко небезопасно. Затем стал политическим руководителем Союза Красных фронтовиков в своем родном городе Раймштадт-Штактен (земля Северный Рейн - Вестфалия). В первый бой с фашистами, пришедшими к власти в 1933 году, Карл вступил на улицах родного города. Однако рот-фронтовцам не хватало оружия, и они вынуждены были отступить… Кляйнюнг ушел в подполье и потом по заданию компартии перебрался в Голландию, откуда действовало ее земельное руководство. Он был связным и тайно ввозил в Германию антифашистскую литературу, документы. свою курьерскую службу Карл затем продолжил в Бельгии… Тем временем разгоралась гражданская война в Испании. В 1936 году Карл становится бойцом батальона имени Эдгара Андре, состоявшего в основном из немцев и входившего в 11-ю интернациональную бригаду, участвует во многих боях совместно с испанскими республиканцами. Жизнь свела Карла Кляйнюнга с интереснейшими людьми, оставившими яркий след на белорусской земле. В Испании он окончил школу подрывников, которой руководил С.А. Ваупшасов (Альфред), а тактику разведывательной работы и партизанской борьбы там преподавал К.П. Орловский (Старик). Эту многогранную деятельность курировал «отец» и легенда советского спецназа Илья Григорьевич Старинов. Карл научился вести разведку, взрывать мосты и пускать под откос эшелоны противника, захватывать штабы и устраивать засады на дорогах. В составе диверсионной группы Кляйнюнгу несколько раз довелось побывать в тылу противника, (что пригодилось затем в годы Великой Отечественной войны). Позднее он стал танкистом, возглавил взвод, а в феврале 1939 года получил звание лейтенанта. Но в 1939 году интербригадовцы вынуждены были уйти из Испании. Генерал Кляйнюнг говорил: «Вы не можете себе представить, как тяжело я переживал поражение республиканцев, даже плакал. Однако сломленным я себя не чувствовал. Впереди все равно виделась борьба, новые бои с фашизмом. Испания была прологом. Молод я был, все было по плечу. Из Франции на советском корабле «Смольный» приплыл я в Ленинград, откуда поездом прибыл в Москву. После короткого отдыха поступил на работу на автомобильный завод в Горьком. Начал штамповщиком. Рабочие встретили меня сердечно, приняли в свою трудовую семью. Однако мысли мои были все время в Германии, откуда приходили весьма неутешительные вести. Я чувствовал, что с началом II мировой войны нападение на Советский Союз не за горами. К сожалению, так оно и оказалось. Трудно было тогда сказать, что со мной будет, но я заранее был согласен на все. Прибыв в Москву в спецшколу, увидел своих старых знакомых — Ваупшасова (теперь уже Градова), Орловского. Позже, вновь после Испании, встретился с Н.И. Эйтингоном. Лишь после войны я узнал, что он, оказывается, был главным резидентом органов госбезопасности СССР в Испании, и что зафронтовой работой в годы военного лихолетья, будучи начальником 4 Управления НКВД СССР, руководил П.И. Судоплатов. К сожалению, молох репрессий в 1950-е годы их обоих не миновал. Кстати, именно в спецшколе я познакомился и с моей будущей женой коренной рижанкой Юлией Арнольдовной Лозиньш. Она тоже готовилась к нелегальной работе в тылу фашистских войск. Не знали мы тогда, конечно, доведется ли свидеться вновь. Но Бог оказался к нам милостив. Я был зачислен потом в отдельную мотострелковую бригаду особого назначения (ОМСБОН). Дважды забрасывался с разведывательными и диверсионными заданиями за линию фронта. Твердо знал, что любой разведчик, будь он хоть семи пядей во лбу, если не будет иметь надежных помощников, мало чего стоит!» Жизненные пути неисповедимы. Случилось так, что после забросок в немецкий тыл судьба свела Карла Кляйнюнга с будущим предателем Н. Хохловым, завербованным в 1954 году на территории ФРГ небезызвестным ЦРУ. Но речь сейчас не об этом… В годы войны Хохлову доверяли, и он должен был выполнить наряду с чисто разведывательными задачами важное задание Центра (4 Управления НКГБ СССР), связанное с ликвидацией палача белорусского народа Кубе (оперативная кличка Кабан), действуя при этом, как и легендарный разведчик Николай Кузнецов. Поселили его тогда вместе с Кляйнюнгом (Виктором), который проводил с ним интенсивные занятия по шлифовке немецкого языка. Хохлов (Волин) оказался старательным учеником. Он запоминал сложные идиоматические выражения, крылатые немецкие фразы, различные мелочи поведения, жадно впитывая в себя мельчайшие детали воспоминаний Карла Кляйнюнга о Германии, без чего невозможно было создать образ немецкого офицера и истинного арийца. Кляйнюнг и Хохлов прошли боевую практику в лагере немецких военнопленных в четырехстах километрах от Москвы, прожив тридцать суток за колючей проволокой. Хохлов выступал под видом младшего офицера Вальтера Латте, якобы попавшего в плен в одном из боев севернее Сталинграда. Карл Кляйнюнг играл роль унтер-офицера. Именно в такой комбинации они и были позднее заброшены за линию фронта в белорусские леса. Следует также сказать, что труды Кляйнюнга были не напрасны. В лагере для немецких военнопленных Хохлову-Вальтеру Латте кроме, собственно, самих немцев, удалось обвести вокруг пальца даже опытных советских контрразведчиков, «работавших» с военнопленными. Последние вполне серьезно полагали, что имеют дело с немцем, к тому же убежденным нацистом. А жизнь продолжала преподносить сюрпризы. Напрасно С.А. Ваупшасов и руководитель оперативно-чекистской группы Э.С. Куцин ждали разведчиков в белорусских лесах. После запроса Центр лаконично сообщил, что Виктор (Кляйнюнг) ввиду ошибки штурмана был выброшен на базу бригады «Дяди Коли». Пришлось Ваупшасову для обеспечения безопасности передвижения Виктора до базы отряда «Местные» послать группу опытных бойцов. Добирались не без «приключений», попав в полицейскую засаду, из которой удалось вырваться лишь благодаря находчивости и хладнокровию Испанца — Виктора, изобразившего немецкого офицера, якобы выполняющего спецзадание Готтберга. Гнев его был настолько неподдельным, что полицаи поспешили ретироваться. Группа была спасена. Для Карла Кляйнюнга в Центре было сработано удостоверение немецкой фельджандармерии (группы 727) на имя Отто Шульце. (Ныне оно хранится в Музее Вооруженных Сил РФ в Москве). В оккупированном Минске подобный документ имел большую силу, поскольку его владелец, кроме всех «немыслимых» прав и привилегий, беспрепятственного перемещения, мог даже расстреливать подозрительных лиц на месте. Однако нетипично немецкая внешность Виктора и то, что 727-я группа в Минске не «оперировала», требовали крайней продуманности и осторожности в действиях. Необходимо было также приобрести агентуру, связных и несколько явочных квартир. Немаловажным было и то, что в условиях комендантского часа Виктор мог привлечь к себе ненужное внимание. Чтобы не примелькаться, необходимо было периодически менять форму вермахта на гражданскую одежду. В конечном итоге в оперативную группу «Юрий» вошли 18 человек, в их числе и четыре немца. Это были: М.П. Чижевская, ее дочь Елена, студентка мединститута Н.П. Моисеева, преподаватель Белгосуниверситета, доцент Е.М. Зубкович, М.М. Голубева (Копанец), студентка З.К. Ходюня, бухгалтер О.И. Беляева (Вербицкая), Л.Д. Драгун-Пастревич, Ф.Т. Проская, О.С. Промашкова (Прохорчик), Д.М. Скарина и другие… По заданию разведчиков группы «Юрий» подпольщики собирали сведения об оборонительных сооружениях, возводимых оккупантами в городе и его окрестностях, выводили из Минска военнопленных и граждан, преследовавшихся оккупационными властями, распространяли среди населения антифашистскую литературу, принимали участие в подготовке и проведении боевых операций. Группа «Юрий» располагала несколькими конспиративными квартирами: по улице Солнечной,5, Можайской,31, Надеждинской,14а, Червенскому тракту,126 и другими. Некоторые из них использовались Карлом Кляйнюнгом. В то же время Кляйнюнг должен был вместе с Хохловым следить за маршрутами поездок верховного комиссара Кубе. И если днем мундир унтер-офицера позволял беспрепятственно перемещаться по городу, то ночью приходилось укрываться на конспиративных квартирах. Но это было опасно. Не дай бог, увидел бы кто-то, что Кляйнюнг в форме вермахта входит в дома местных жителей. Это сразу же могло вызвать подозрения у полицаев, фельджандармерии, агентов СД, и беды не миновать. Требовалась жесточайшая конспирация. Карл по имени не знал большинство подпольщиков и обменивался с ними лишь паролем. Использовались и тайники. Таков был «железный закон» разведки. При этом дважды Кляйнюнг был на волосок от гибели, когда в него стреляли свои же народные «мстители». Николай СМИРНОВ (Окончание следует) Работа по Кубе (Кабану) продолжалась во многих направлениях. Разведчиков привлекла Белая дача, располагалагавшаяся в древнем лошицком парке. Ее облюбовал для званых пиров гауляйтер Кубе, наезжавший сюда изредка со свитой. На даче чаще обитал «радушный хозяин» — минский окружной комиссар Фройтаг. Для решения стоящей задачи необходимо было в сжатые сроки приобрести там источники информации и непосредственных исполнителей акции. При этом начальника полиции безопасности и СД фон Готтберга в целях конспирации нарекли Гусем, а Фройтага — Барсуком. Кляйнюнг лично встретился с Надеждой Моисеевой, Марией Павловной и Лидией Чижевскими, работавшими у Фройтага на Белой даче. После непродолжительного предварительного изучения, получения от них первичной информации о распорядке и охране в доме, а также плана его помещений, Карл принял решение о вербовке этих лиц в ходе последующих встреч. Псевдонимы разведчицы выбрали соответственно — Подруга, Мать и Дева. Николай СМИРНОВ (Окончание следует) План уничтожения Кабана, отработанный уже в партизанском лесу, был достаточно кратким: доставить в Минск несколько мин с часовым механизмом, научить на явочной квартире Подругу и Деву обращению с ними, а затем переправить эти мины в Лошицу. При появлении там Кабана завести часовой механизм и установить их в комнатах, которые он занимает. Вроде все решили Кляйнюнг с Куциным, но опять-таки жизнь внесла свои коррективы. С тревогой восприняли разведчики известие о том, что Надя имеет какой-то яд (а он действительно был, как оказалось) и намерена отравить им Кабана, Гуся, Барсука и весь остальной «зверинец» во время их визита в Лошицу. Еле удалось успеть отговорить ее от этого намерения. Доводы Кляйнюнга и Куцина были следующие: отравление Кубе может только сыграть на руку нацистской пропаганде (ведь гитлеровцами постоянно использовался в пропагандистских целях «тезис» о том, что СССР якобы в любой момент готов применить химическое оружие, и поэтому нельзя давать врагу очередной повод для развязывания химической войны против СССР); необходимо сделать все, чтобы Кабан был уничтожен либо миной, либо пулей; опрометчивость и ненужная «самодеятельность» в этом деле опасны; Убедившись через агентуру, что в ближайшее время Кабан, видно почуяв что-то, не собирается посещать Лошицу, Кляйнюнг начал продумывать городской вариант плана его ликвидации. А для этого надо было вербовать кого-то из «обслуги» гауляйтера. К сожалению «выходов» туда не было, подходящих кандидатур тоже. Однако, постепенно отсеивая различные варианты, разведчики остановились на горничной Кабана Елене Мазаник. Комнату ей дали немцы на улице Энгельса, недалеко от резиденции гауляйтера, где она жила вместе с сестрой Валей. Кляйнюнгу к ней идти было нельзя и вот тут выбор пал на Хохлова, как мастера перевоплощения в совершенстве владеющего немецким языком, и тоже имевшего документы тайной полевой полиции. Тем более, что Хохлов убедил Куцина в неотразимости своей аргументации для «склонения» Мазаник к сотрудничеству с группой «Юрия». Повел себя Хохлов (Рыжий, как окрестила его Мазаник) в дальнейшем довольно нагло и бесцеремонно, в результате чего задание не выполнил, получив «от ворот поворот». Объясняя потом причину провала своей миссии, он путано рассказывал о том, что забыл свои партизанские документы, и Мазаник ему не поверила, приняв за очередного «провокатора» СД. Как выяснилось, начал Хохлов с прямых угроз «изменнице» и продолжал в подобном духе весь разговор, что установлению контакта отнюдь не способствовало. Попытались выйти разведчики на Елену Мазаник и через другие каналы, но получили от нее лишь совет «не рисковать больше». Позитивным Куцин и Кляйнюнг посчитали то, что она все-таки никого не выдала немцам. Значит, была еще какая-то надежда. Многого они тогда еще не знали. Подобный поворот дела привел к тому, что находившийся по указанию Кляйнюнга на разведзадании в Минске Хохлов, вновь «напросился» «искупить вину» и сыграть роль вербовщика. Потом Кляйнюнг долго корил себя за свою уступчивость. Встречаясь уже в 1986 году в Белоруссии с соратниками по борьбе, он очень резко отзывался о грубости, наглости и недисциплинированности Хохлова. На сей раз «обер-лейтенант Вальтер Латте» заявился к Мазаник домой в ее отсутствие. Это наделало немалый переполох среди соседей, которым он объяснял, что влюблен в Елену и хочет увезти ее в Чехословакию, где живет его отец-фабрикант. Дальнейшее Е.Г. Мазаник описывала так: «Возвращаюсь с работы… С крыльца мне навстречу снова бросился…Рыжий… Я застыла на месте – думала, сейчас арестует… … Как только вошли в комнату, Рыжий замкнул дверь на ключ… Он сел затем на стул, выхватил пистолет, положил на стол и сказал: «Учти, эта штучка стреляет бесшумно… Продолжим разговор?» «Нет, – прервала я его; – думаю, пан или пропал… Повторяю, я сказала – нет! А теперь вопрос, как можно посылать такого идиота, как ты? С какой бы стороны ты ни пришел, так грубо поступать и так работать нельзя. Ты дурак. А тот, кто посылает тебя, дважды дурак!» После второго фиаско Кляйнюнг отправил Хохлова в лес с докладом командиру об изменениях и оперативной обстановке в немецком гарнизоне. Тем временем он задумал выйти на Мазаник с помощью Лиды Драгун через ее соседа Михаила Кумейшу, о чем в Центр ушла радиограмма: «Все же Виктор через Асю убедил Шефа (Кумейшу) в необходимости помочь в работе по ликвидации Кабана». Но события развивались стремительно и по иной схеме. Как стало позже известно, 22 сентября 1943 года при содействии командира разведотряда Разведывательного управления ГШ РККА «Димы» Н.П. Федорова миной подложенной Е.Г. Мазаник в спальне, был уничтожен гауляйтер Белоруссии в Кубе. В совместном докладе НКГБ СССР, РУ ГШ РККА и ЦШПД по этому поводу еще в октябре 1943 года справедливо указывалось, что задача на уничтожение Кабана была поставлена всем ведомствам, занимавшимся зафронтовой работой. С Е. Мазаник связывались различные резидентуры НКГБ СССР («Канская», «Сирена»), но наиболее результативной была работа оперативной группы РУ ГШ РККА. При этом Мазаник потребовала в целях проверки и исключения провокаций свидания с руководящим работником опергруппы майором Федоровым, после чего дала согласие провести акцию в отношении Кубе. По поводу роли Хохлова (Волина) в докладе лишь «скромно» указывалось, что ему «удалось» организовать встречи с Еленой Мазаник, во время бесед с которой он также «настойчиво» предлагал ей принять участие в ликвидации Кубе. Как это происходило на самом деле ныне хорошо известно. Новым гауляйтером стал эсесовский генерал фон Готтберг, по приказу которого уничтожалось все, что может служить «сховищем и жилищем для партизан», расстреливалось местное население, захватывались зерно и продукты. Поселился Гусь уже на улице К. Маркса в Минске, посетил, как и его предшественник, Лошицу, где квартировал Фройтаг (Барсук). Там намечалось совещание гебитскомиссаров, зондерфюреров и ожидалось присутствие Гуся и Барсука. Прежние магнитные мины для совершения акции уже не подходили, требовался мощный заряд, который лучше всего было заложить в печку. Кляйнюнг сам изготовил 11-ти килограммовый толовый заряд, обучил Мать, Деву и Подругу, как его приводить в действие. Затем, экипировавшись в немецкую форму, вместе с О. Вербицкой доставил заряд в Лошицу. Позаботились они и о безопасности родственников участников акции. К сожалению, она не удалась, и смерть людей, в ней участвовавших, была мученической. Позднее в сообщении 4 Управления НКГБ СССР о героической гибели агентов оперативной группы Подруги, Матери и Девы (сентябрь 1944 года) говорилось: «Оперативной группой полковника госбезопасности Куцина, которая действовала в районе Минска, в сентябре 1943 года для ликвидации помощника генерального комиссара Фройтага были завербованы агенты: Подруга – Моисеева Надежда…, работала официанткой в доме Фройтага; Мать – Чижевская Мария Павловна…, старшая хозяйка в доме Фройтага; Дева – Чижевская Лида, дочь агента Матери. В ходе подготовки операции по осуществлению теракта над Фройтагом в печь, которая находилась в его доме, агентами были заложены магнитные мины, которые случайно нашла истопница… и немедленно сообщила об этом немцам… В результате этого предательства агенты Дева, Подруга и Мать были повешены в местечке Лошица 25 декабря 1943 года. Жителями местечка Лошица за 32 подписями составлен акт о казни Девы, Подруги и Матери, из которого видно, что они перед казнью проявили исключительную стойкость, мужество и героизм.» Посмертно все они Указом Президиума Верховного Совета СССР награждены орденами Отечественной войны I степени. За антифашистскую борьбу в минском подполье К. Кляйнюнг также был награжден орденом Отечественной войны I степени. Гибель патриоток все последующие годы болью отзывалась в его сердце. По окончании Великой Отечественной войны Карлу Кляйнюнгу, как и Эриху Мильке, а позже и Маркусу Вольфу выпало создавать казарменную народную полицию в Восточной зоне оккупации, из 5-го реферата которой затем образовалась в начале 1950 годов Служба безопасности ГДР, а позже МГБ ГДР. Существенную помощь в становлении новой спецслужбы ГДР оказывали до 1958 года советники из КГБ СССР. Это был ответ на действия западных держав и раскол Германии. С этих пор знал Карла Кляйнюнга, как шефа военной контрразведки МГБ ГДР, полковник С.С. Ветохин, в далеком 1939 году пришедший служить в особый отдел НКВД по Западному ОВО в городе Минске, ветеран Великой Отечественной, более полутора десятка лет, работавший на острых участках контрразведывательной деятельности в Группе советских войск в Германии совместно с восточно-германскими военными контрразведчиками. Сергей Сергеевич в свое время вспоминал: «Конечно, МГБ ГДР было одной из сильнейших спецслужб в Варшавском договоре. Становление его проходило с нашей помощью, но пальма первенства в последующие годы ему принадлежала по праву. МГБ имело многочисленные контрразведывательные и разведывательные подразделения, располагавшие обширной агентурной сетью, как внутри этого государства, так и вне его. ГДР имела наиболее боеспособную Национальную народную армию, а Советский Союз располагал более чем пятисоттысячной группировкой войск в Германии. Этой группировке противостоял отнюдь не «пацифистски» настроенный блок НАТО, вынашивавший вполне конкретные наступательные планы, предполагавшие, при необходимости, и «ограниченную» ядерную войну. Естественен был «интерес» спецслужб блока, как к советским военным объектам, так и к ННА ГДР. С Карлом Кляйнюнгом нас связывали, конечно, профессиональные интересы. Он был предан делу, обладал острым умом и мыслил нешаблонно. В ходе совместных агентурно-оперативных мероприятий были выявлены и арестованы десятки агентов ЦРУ и БНД (федеральной разведывательной службы ФРГ). При этом подчиненные Кляйнюнга действовали активно и наступательно в теснейшем взаимодействии с особыми отделами КГБ СССР по ГСВГ. Разумеется, нас связывали и воспоминания о Белоруссии, которую Карл Кляйнюнг называл своей второй родиной. Так что слова известной песни «Песняров» начала 1970 годов «Молодость моя – Белоруссия…, песни партизан, сосны да туман…» были своеобразным паролем для нас, белорусов, на немецкой земле. Должен подчеркнуть, что в той оперативной обстановке и геополитической ситуации, не предусматривавших иных военно-стратегических и оперативных решений, активно работал и разведаппарат МГБ ГДР, возглавлявшийся с 1956 по 1986 годы М. Вольфом. Достаточно сказать, что только в Западной Германии, как выяснилось позже, «ШТАЗИ» имело свыше 500 агентов в важнейших государственных учреждениях Бонна, не говоря уже об агентах в других странах блока, включая штаб-квартиру НАТО в Брюсселе. И важнейшая информация была ведь не только достоянием ГДР. Ее получали и заинтересованные ведомства Советского Союза. У нас ведь было единое с М. Вольфом кредо: «В разведке должна быть мораль. Без морали разведки нет…» История не имеет, да и не может иметь сослагательного наклонения. И жаль, что судьба оказалась потом немилосердной ко многим нашим боевым немецким товарищам…» А дальше были «перестройка» в СССР, падение Берлинской стены в 1989 году. В 1991 году Германская Демократическая Республика прекратила свое существование в результате «внутригерманского аншлюса». Ни «почетного немца» М.Горбачева, ни стратегически недальновидное в тот период руководство новой России судьба многих из тех, кто нам десятилетиями активно помогал, уже не интересовала. В 1992 году вопреки законам международного права, требующим судить людей по законам их страны, Э. Мильке, М. Вольф предстали перед западногерманской Фемидой. Вели они себя мужественно и, так или иначе, были затем от ответственности освобождены. Не избежал «внимания» со стороны комиссии Гаука, расследующей деятельность МГБ ГДР, и Карл Кляйнюнг. Но он не согнулся, и достойно принял навязанный ему «последний бой», ничего лишнего не сказав, никого не оболгав и не «сдав». К этому следует добавить, что американские спецслужбы в 1990 году в нарушение суверенитета Германии провели тайную акцию под кодовым названием «Розенхольц» и завладели информацией из сейфов МГБ бывшей ГДР. Молниеносная акция позволила американцам заполучить на многих компьютерных дисках и дискетах «оперативные данные» Главного управления разведки МГБ ГДР. Здесь была поистине бесценная информация (500 000 карточек) не только о конспиративных сетях «неофициальных сотрудников МГБ» в «несоциалистических государствах», но и имена, псевдонимы, персоналии на сотни агентов «ШТАЗИ» за рубежом. Когда, где и как все это «выстрелит» – можно только догадываться. Американцы, кстати, до настоящего времени так полностью и не вернули ФРГ этот информационный массив. Хотя и то, что немцы успели от них получить, уже стало их «головной болью», поскольку ФРГ стала страной с «непредсказуемым прошлым». А генерал Карл Кляйнюнг, несмотря на произошедшую трагедию, остался верен себе, своим боевым товарищам и присяге. Каждое утро до последнего дня жизни он поднимал на лужайке перед своим домом флаг несуществующей ГДР, а федеральные власти объединенной Германии старались его больше не трогать, с пониманием относясь к ветерану-антифашисту, бойцу, лучшие годы жизни своей отдавшему борьбе с нацизмом. Окончание следует.
Люба Шерстюк: Симон Визенталь (нем. Simon Wiesenthal, 31 декабря 1908, Бучач, Австро-Венгрия, ныне в Тернопольской области Украины — 20 сентября 2005, Вена) — общественный деятель, «охотник за нацистами».Содержание 1 Довоенная судьба 2 Деятельность и критика 3 Ссылки 4 Примечания Довоенная судьба Окончил технический университет в Праге, с 1932 жил во Львове, работал архитектором. После присоединения Западной Украины к СССР в 1939 г. едва избежал депортации в Сибирь вместе с другими евреями приграничной зоны. В 1941 г. после занятия Львова нацистами Визенталь и его жена оказались в львовском гетто, откуда им удалось бежать. Однако в июне 1944 Визенталь был пойман во Львове и отправлен в лагерь смерти Маутхаузен, откуда освобождён американскими войсками 5 мая 1945 г. В общей сложности жертвами холокоста стали 89 родственников Визенталя и его жены. Деятельность и критика Центр Симона Визенталя в Лос-Анджелесе, США После окончания Второй мировой войны Визенталь посвятил все свои силы поиску нацистских преступников, скрывающихся от наказания. Он лично и созданная им организация (с 1947 г. — Центр еврейской документации в Линце, позднее в Вене) принимали участие в розыске и поимке целого ряда крупных фигур нацистской карательной системы, в том числе начальника Еврейского отдела гестапо Адольфа Эйхмана. Правда, на протяжении всей деятельности Визенталя в его адрес раздавалась достаточно резкая критика со стороны других участников антифашистского движения, утверждавших, что заслуги Визенталя и в деле Эйхмана, и во многих других случаях искусственно раздуты им самим. В 1980-е гг. Визенталь находился также в жёсткой конфронтации с политической элитой Австрии, постоянно напоминая ведущим политикам страны об их нацистском прошлом. Был убежденным противником идеи коллективной ответственности немецкого народа, утверждая, что, в таком случае, нацистские преступники могут «раствориться» в народе[1] В 1977 г. был основан Центр Симона Визенталя со штаб-квартирой в Лос-Анджелесе — независимая организация, работа которой направлена на сохранение памяти жертв холокоста, пропаганду толерантности и борьбу с антисемитизмом. Визенталь не руководил непосредственно этой организацией, а был её духовным лидером и идейным вдохновителем. Деятельность Визенталя была отмечена высокими правительственными наградами США, Великобритании, Франции, Нидерландов, Австрии и др. Ссылки Центр Симона Визенталя — официальный сайт. Последний борец с нацизмом: памяти Симона Визенталя Симон Визенталь. Его услышал весь мир Примечания ↑ Последний борец с фашизмом: памяти Симона Визенталя Категории: Персоналии по алфавиту | Родившиеся 31 декабря | Родившиеся в 1908 году | Умершие 20 сентября | Умершие в 2005 году | Еврейские общественные деятели | Почётные граждане Вены | Узники концентрационных лагерей | Умершие в Вене | Жертвы холокоста | Охотники за нацистами Скрытая категория: Википедия:Хорошие статьи de-wiki This article is licensed under the GNU Free Documentation License. It uses material from the Wikipedia article Симон_Визенталь.
Люба Шерстюк: Эрих ВайнертЭрих Вайнерт Erich Bernhard Gustav Weinert Почтовая марка ГДР, 1965, 40 пфенингов (Михель 1124, Скотт 754B) Имя при рождении: Эрих Бернхард Густав Вайнерт Дата рождения: 4 августа 1890 Место рождения: Германская империя, Магдебург Дата смерти: 20 апреля 1953 Место смерти: ГДР, Берлин Гражданство: Германская империя / ГДР Род деятельности: поэт / переводчик Карьера: 1920 — 1953 Премии: Национальная премия ГДР Памятник Эриху Вайнерту во Франкфурте-на-Одере Эрих Бернхард Густав Вайнерт (4 августа 1890, Магдебург — 20 апреля 1953, Берлин) — немецкий поэт и переводчик, общественный деятель Германской Демократической Республики. Основатель Академии искусств ГДР.Содержание [убрать] 1 Биография 2 Творческая деятельность 3 Память 4 Литература Биография Эрих родился в семье инженера. С 1908 по 1910 годы он учился в профессионально-техническом училище в родном городе. Затем — в Высшей школе прикладных искусств в Берлине, которую окончил в 1912 году. Участник первой мировой войны, офицер. Вайнерт был соучредителем Союза пролетарских революционных писателей Германии. В 1929 году он вступает в ряды КПГ. После фашистского переворота 1933 года Вайнерт с женой и дочерью вынужден был эмигрировать сначала в Швейцарию, а оттуда в Саарскую область. После плебисцита Саара в 1935 году Вайнерт уезжает в Париж, а оттуда в Советский Союз. С 1937 по 1939 годы Вайнерт участвовал в гражданской войне в Испании в качестве фронтового корреспондента в составе 11-й интернациональной бригады. После нападения Германии на Советский Союз Вайнерт действовал как пропагандист-антифашист на передовых позициях Советско-германского фронта. Он обращался по радио к немецким солдатам, листовки с его стихотворениями в большом количестве сбрасывались на территории, оккупированные немецкими войсками. В 1943 году он возглавил антифашистский комитет «Свободная Германия». В 1946 году Вайнерт возвращается на родину. В 1949 и 1952 годах его удостоили Национальной премии. Вайнерт один из основателей Академии искусств ГДР. Умер Эрих Вайнерт 20 апреля 1953 года в Берлине. Урна с его прахом находится в колумбарии центрального кладбища Берлина. Мемориальная плита в колумбарии центрального кладбища Берлина Творческая деятельность В 1919 году вместе с другими молодыми художниками Вайнерт основал общество художников «Die Kugel». В начале 1920 года он опубликовал в журнале общества свои первые стихотворения. Выступал как актёр и декламатор в Лейпциге. С середины 1920-х годов Вайнерт становится заметным представителем пролетарского революционного литературного движения этих лет. В своих сборниках «Балаган» (1925) и «Эрих Вайнерт говорит» (1930) он раскрывается как политический поэт, агитатор и сатирик. Его произведения были написаны простым и доступным языком. В 1934 году Вайнерт опубликовал сборники антифашистских стихов «Булыжники» и «Наступит день». С 1935 года, в составе группы немецких поэтов-антифашистов (А. Куреллы, Х. Хупперта, Г. Роденберга, Г. Циннера и других), Вайнерт начал переводить на немецкий язык произведения Тараса Шевченко. Переводы Вайнерта адекватны произведениям Шевченко высокой поэтичностью, точностью воспроизведения формы и содержания, идейной направленностью, поэтому он считается лучшим переводчиком поэзии кобзаря. Всего Вайнерт перевёл 68 произведений Т. Шевченко. В 1935 году Вайнерт отправился в путешествие по Украине. Он выступал в Киеве, Днепропетровске, Запорожье, Харькове. В 1951 году в Берлине вышла книга Т. Шевченко «„Гайдамаки“ и другие поэзии» в переводе Вайнерта. Том же году в Москве был издан на немецком языке двухтомный «Кобзарь» под редакцией А. Курелли, где были помещены и переводы Вайнерта. Среди них: цикл «В каземате», «Ведьма», «В нашем раю на земле», «Слепая» и другие. Помимо поэзии Шевченко Вайнерт переводил также произведения украинской и русской классической поэзии и литературу других народов мира. Э. Вайнерт является автором текста гимна интернациональных бригад в Испании. Стихи его испанского цикла собраны в книге «Камарадас», изданной в 1951 году. Вайнерт автор рассказов, написанных в годы войны: «Смерть за отечество» (1942), «Целесообразность» (1942), фронтового дневника «Помни о Сталинграде» (1943), сборника стихов-листовок «Против истинного врага» (1944). Взятые в плен немцы часто цитировали стихи Эриха Вайнерта о девяти годах фашистской диктатуры в Германии. По рассказам пленных, эти стихи, передавались из рук в руки и тайно декламировались солдатами в окопах: Грудой развалин Европа легла, Смерть над людьми нависла. Родина, ты никогда не была Миру так ненавистна! Память Имя Вайнерта носит улица в его родном городе Магдебурге, а так же улицы в Берлине, Коттбусе, Фюрстенвальде, Лейпциге, Потсдаме, Зенфтенберге и Висмаре. Дом на Тимштрассе, 7 в Магдебурге Букау, где жил Вайнерт используется теперь как литературный дом. Во Франкфурте-на-Одере установлен памятник Вайнерту
Люба Шерстюк: Мемуары В.Л.Пещерского опубликованы в 3 и 4 томах Очерков истории российской внешней разведки (М.:Международные отношения, 1997, 1999 гг.). Я собрала их в одну публикацию и позволила себе немного сократить и кое-где перессказать (мои вставки выделены курсивом), т.к. исходный текст читался тяжело: много неконкретных рассуждений и перехода из стиля публицистики в стиль художественно-детективной прозы. Надеюсь, читатели простят меня за такие "вольности". Елена Жаворонкова Красная капелла. Что такое «Красная капелла»? Вряд ли найдется европейская страна, в которой так или иначе не писали бы о группе немецких антифашистов «Корсиканца» - Арвида Харнака и «Старшины» - Харро Шульце-Бойзена, неточно именуемой «Красная капелла». В разведывательных институтах Запада, утверждает известный французский публицист Жиль Перро, «капелла» изучается как организация, представляющая сплав антифашистского Сопротивления с элементами разведывательной деятельности, добившаяся в целом поразительных результатов. Вместе с тем большинство печатных выступлений, посвященных «Красной капелле», страдают односторонностью и неполнотой. Это, по-видимому, объясняется тем, что сведения о ней длительное время черпались преимущественно из мемуаров немецких контрразведчиков, боровшихся против «капеллы» и преследовавших ее участников как своих заклятых врагов. Архив советской разведки на этот счет вплоть до последнего времени оставался закрытым, как, впрочем, и сейфы спецслужб США и Великобритании. О том, как появилось на свет название «Красная капелла», рассказал заместитель шефа гестапо Мюллера, председатель Особой комиссии «Красная капелла», оберфюрер СС Ф. Паннцингер, взятый в плен Советской Армией. На допросах в СМЕРШ 1 февраля 1947 года и 29 июня 1951 года на Лубянке он показал, что отслеживание деятельности антифашистов началось в результате радиоперехвата радиоспециалистами шифрованных сообщений (на жаргоне контрразведки радисты назывались «музыкантами», «пианистами»). В эфире раздавался стрекот морзянки не одного радиопередатчика, а многих. В Германии и в оккупированных странах Европы работал целый «оркестр», или по-немецки «капелла». Германская служба радиошпионажа определила, что «музыканты» ориентировали свои передачи на Москву. Поэтому «капелла» получила соответствующую «красную» окраску. Команда Паннцингера вкладывала пренебрежительный оттенок в наименование своих противников. Фашисты хотели, чтобы память об участниках «Красной капеллы» исчезла навсегда. Но судьба распорядилась иначе. О зондеркоманде «Роте капелле» почти никто не помнит. Имена же Харро Шульце-Бойзена («Старшина») и Арвида Харнака («Корсиканец»), их друзей-единомышленников известны в мире как имена мужественных людей, сумевших в тяжелое время нацистского террора разглядеть неизбежный крах германского фашизма и бороться за построение новой, миролюбивой и демократической Германии. «Красная капелла» включала в себя многочисленные, зачастую не связанные между собой группы антифашистского Сопротивления. Они работали либо самостоятельно, либо в контакте с советской внешней разведкой, а часть из них - под непосредственным кураторством Главного разведывательного управления (ГРУ) Генштаба Красной Армии. Утверждение, будто все они направлялись из единого зарубежного центра и что их руководителем якобы являлся советский военный разведчик Леопольд Треппер, ошибочно. Берлинская группа Арвида Харнака и Харро Шульце-Бойзена пошла на добровольное сотрудничество с представителями советской внешней разведки ради получения помощи в ведении эффективной борьбы за свержение гитлеровской тирании. Связи между антифашистами и представителями советской разведки носили характер партнерства. Этим объясняется, в частности, то, что группа «Корсиканца» и «Старшины», хотя и решала важные разведывательные задачи, не была классической единицей секретных помощников зарубежной державы. Связь с группой поддерживалась через «легальную» резидентуру внешнеполитической разведки в Берлине вплоть до нападения Гитлера на СССР. Данный очерк, не претендуя на исчерпывающее освещение темы «Красной капеллы», предлагает прежде всего остановиться на мало или совсем не известных сторонах ее деятельности. Впервые говорится о советских людях, принимавших участие в этой сложной и важной операции, их нелегком труде, достижениях, а также допущенных промахах и просчетах, в том числе со стороны руководства разведки. Начало деятельности. Назначение Гитлера канцлером Германии в 1933 году обострило обстановку в стране. Фашизм стремился террором окончательно уничтожить демократические и прогрессивные силы немецкого народа. Полное, казалось бы, торжество фашизма в стране поставило перед внешней разведкой СССР актуальную задачу: выйти в Германии на оппозиционные силы, способные выступить против Гитлера, выяснить, каково их положение, кого они объединяют, какой придерживаются стратегии и тактики, каковы намерения гитлеровского руководства во внутренней и внешней политике. Для этого необходимо было найти способы проникнуть в верхние эшелоны власти. Этой работой начал заниматься Борис Моисеевич Гордон, заведующий консульским отделом посольства СССР в Берлине, руководитель «легальной» резидентуры НКВД с помощью первого секретаря посольства Александра Гиршфельда, который согласился познакомить Гордона с сотрудником Министерства экономики, доктором философии и юриспруденции Арвидом Харнаком и его женой Милдред, американкой немецкого происхождения, доктором филологии (после прихода нацистов к власти Харнак, потомственный интеллигент (из уважаемой профессорской семьи),начал выражать марксистские взгляды, по поручению КПГ участвовал в создании «Союза работников умственного труда», легальной массовой организации прогрессивно настроенных интеллектуалов, вел пропаганду по изучению советского планового хозяйства, организовал соответствующее общество АРПЛАН и ознакомительную поездку немецких инженеров и экономистов в СССР). В начале августа 1935 года на квартире доктора Харнака Гордон и Гиршфельд договорились, что Харнак (впредь «Корсиканец») будет вместе с советскими друзьями бороться против диктатуры фашизма, за демократию, за предотвращение затеваемой нацистами войны против европейских народов и Советского Союза. На ближайшей встрече Гордон поставил перед «Корсиканцем» вопрос о работе на строго конспиративной основе, прекращении афиширования антифашистской деятельности и осторожности в личном поведении. По рекомендации русского друга Харнак вступил в национал-социалистскую партию. Он должен был стать внешне стопроцентным «наци» и слыть в их кругах своим человеком. В 1935 году Харнак становится правительственным, а потом и старшим правительственным советником в имперском министерстве экономики. Из справочного фонда министерства он мог получать информацию о любом секторе хозяйства страны и военном производстве. Он получал бесценные сведения, которые передавал в Москву. В Центре эта информация неизменно получала высокую оценку. Антифашистскую борьбу вместе с «Корсиканцем» вели его близкие и преданные друзья: Адам Кукхоф («Старик») - видный писатель и драматург и его жена Грета Кукхоф («Кан») . Она обучалась в США в одно время с Арвидом и познакомилась с молодой четой Харнаков. Через профессора Хебеле, тоже разделявшего антифашистские взгляды, и супругов Кукхоф «Корсиканец» познакомился со «Старшиной» - Харро Шульце-Бойзеном, старшим лейтенантом, начальником пятого реферата разведывательного штаба авиации маршала Геринга. Тесные отношения между этими антифашистами послужили основой для возникновения в подполье одной из наиболее активных ячеек антигитлеровского Сопротивления. Тщательно проверяясь, Б. Гордон проводил периодические встречи с «Корсиканцем». Благодаря связям с членами Верховного командования сухопутных сил, Комитета по четырехлетнему плану милитаризации немецкой экономики, Имперской хозяйственной палаты, руководством концерна «ИГ Фарбен», а также с сотрудниками Института военно-экономической статистики «Корсиканец» был в курсе важных вопросов подготовки «рейха» к агрессии и заблаговременно информировал СССР о них. «Проколы» в кадрах советской резидентуры. В 1937 году Гордон был вызван в Москву, где был арестован. Гордона оклеветал мелкий, завистливый человек, когда-то им задетый. Донос пришелся кстати. Гордон был рекомендован на работу в Берлин руководителем разведки А.Х. Артузовым. Началась расправа с руководством разведки, и всплыл этот факт, истолкованный как тесная связь Гордона с вражеской группировкой. Особый суд «тройки» приговорил его к расстрелу. Сегодня имя отважного и талантливого разведчика возвращено из небытия и стало известно соотечественникам. Отзыв Гордона по сути обезглавил резидентуру, которая находилась в тот период на подъеме. В ее составе действовало до полутора десятков разведчиков, имевших интересные и важные источники информации. Например, Карл Беренс - конструктор-проектировщик. Выходец из рабочей семьи, коммунист, работал на военном заводе «АЕГ-Турбине». Харнак познакомил Беренса с работником внешней разведки. Проникнутый антифашистскими настроениями и симпатией к СССР, Беренс предоставил разведке ценные данные военной опытной станции Министерства авиации. Эрвин Гертс - полковник авиации, начальник контрразведывательной службы Министерства авиации. По профессии летчик. Длительное время работал в журналистике. После прихода к власти в стране фашистов к ним не примкнул, но согласился служить в авиации, где сделал карьеру. В душе остался демократом, немецким патриотом. На этой почве сблизился со «Старшиной» и передавал ему ценные сведения. От «Старшины» информация поступала к «Корсиканцу» и далее в Москву. Гюнтер Вайзенборн - редактор немецкого радио, по профессии журналист. Близко сошелся с Харро Шульце-Бойзеном на почве активного неприятия национал-социализма, милитаризма и поиска новых путей развития Германии. Был активным помощником Шульце-Бойзена, добывая политическую информацию в Министерстве пропаганды и в журналистских кругах. После отъезда Гордона резидентуру некоторое время возглавлял А.И. Агаянц - молодой, но к тому времени уже достаточно опытный разведчик. И опять фатальное невезение. В декабре 1938 года Агаянц скончался на операционном столе. Прободение язвы желудка оказалось для него роковым. До сентября 1939 года берлинская резидентура не имела резидента. В Центре не хватало кадров, опытные разведчики были уничтожены в ходе репрессий. В сентябре 1939 года в Берлин был наконец назначен новый резидент. Но выбор оказался неудачным. А.З. Кобулов, протеже наркома внутренних дел Берии, недостаточно образованный (пятилетнее образование плюс курсы счетоводов), амбициозный, длительное время работал на скромных финансово-хозяйственных должностях мелких учреждений и предприятий Закавказья. По совету старшего брата Богдана, заместителя Берии, перешел на службу в органы безопасности и при поддержке брата сделал стремительную карьеру. В 1939 году без всякого опыта разведывательной работы он оказался во главе одной из важнейших точек НКВД за рубежом - в Берлине. Перед отъездом из Москвы Кобулов был принят начальником внешнеполитической разведки комиссаром III ранга П.М. Фитиным. Разговор был формальный, протокольный. Состоялась беседа с начальником немецкого направления П.М. Журавлевым, одним из опытнейших оперативных работников разведки. Оба расстались без чувства симпатии: у Павла Матвеевича от разговора с самонадеянным Кобуловым остался на душе мутный осадок. Едва оглядевшись на месте, Кобулов энергично принялся за «дела». Неразборчивость в установлении контактов и болтливость обратили на себя внимание начальника отделения гестапо «4-Д» штандартенфюрера Ликуса, который дал указание начать его разработку. По учетам гестапо Кобулов значился резидентом советской разведки. П.М. Журавлев, почувствовав недоброе, пытался вмешаться в ход событий, призвать Кобулова к дисциплине и конспирации. Подготовленный на этот счет проект указания в Берлин Журавлев принялся согласовывать с вышестоящим руководством, которое нашло указание берлинскому резиденту излишне резким (знали, кто стоит за его спиной) и смягчило текст. Когда Кобулов убедился, что его, хотя и в деликатной форме, предупредили, он вышел из себя и обратился с личным письмом к начальнику разведки Фитину. Резидент жаловался, что до него дошли слухи о том, что заместитель начальника разведки П.А. Судоплатов и П.М. Журавлев необоснованно критикуют его работу за спиной. Следовало бы положить конец подобной болтовне, подсказал он Фитину. В том же письме Кобулов просил о предоставлении ему денежной дотации, ссылаясь на выслугу лет и местную дороговизну. Руководство внешней разведки перевело Кобулову причитающиеся рейхсмарки, но пришло к выводу, что работу резидентуры можно на деле улучшить, лишь направив в Берлин опытного и знающего обстановку оперработника. Наиболее подходящей сочли кандидатуру А.М. Короткова. Новая «политика» работы. В апреле 1940 года Коротков прибыл в Берлин. Спустя некоторое время он возобновил встречи с «Корсиканцем», а позднее и со «Старшиной». От них была получена ценная информация о приготовлениях Германии к войне против СССР. Кобулов пожелал встречаться с «Корсиканцем», используя Короткова как переводчика. Сообщив в Москву о планируемой встрече, Амаяк Захарович услышал в ответ не очень вежливое: «На встречу с «Корсиканцем» не ходить». В то же время встречи Короткова с «Корсиканцем» неожиданно прервались из-за непредвиденных обстоятельств. Нелегально посланная в Берлин оперативная сотрудница Червонная, свободно владевшая немецким языком и снабженная подлинными немецкими документами, попала в засаду, устроенную гестапо на квартире агента, к которому она шла с заданием. Многое в этой истории было неясно. Центр насторожило то, что Червонная знала нескольких агентов, с которыми проводил встречи Коротков. Случайно это или кто-то из агентов подставил Червонную, а теперь хочет спровоцировать Короткова? Однозначного ответа не было, и Москва приказала Короткову в конце осени 1940 года прибыть для консультаций, заморозив на время его связи… В Москве куратор «берлинской точки» П.А.Судоплатов перенаправил деятельность Короткова в соответствии с новым планом руководства, согласованным с Л.П.Берией. Суть плана сводилась к тотальной перепроверке данных на знакомых «Корсиканца» и к обеспечению безопасности советских загранучреждений (!) Лишь небольшая часть плана касалась проверки и конкретизации полученных от источника сведений о военных приготовлениях Германии в отношении СССР, рекомендовалось выяснить, как Германия рассчитывает использовать экономические ресурсы СССР в «хозяйственном плане» в случае ведения военных действий. Вероятно, если оценивать задания плана с современных позиций, то указанные пункты должны были бы стать основополагающими во всей работе с «Корсиканцем». Однако каждое время имеет собственную логику. Под подписями Фитина и Судоплатова Коротков аккуратно расписался на документе «читал» и поставил дату - 24 декабря 1940 г. Вернувшись в Берлин в январе 1941 года, Александр Михайлович поспешил встретиться с «Корсиканцем», который сообщил, что Верховное командование сухопутных сил распорядилось составить для вермахта карту промышленности СССР. Это, по его мнению, раскрывало намерения фашистов и указывало те цели, которые они хотели захватить или разрушить. Коротков немедленно доложил в Центр о встрече с «Корсиканцем». С каждым днем от «Корсиканца» и его друзей - Харро Шульце-Бойзена, Адама Кукхофа, супругов Курта и Элизабет Шумахер и других - поступали сведения, убеждавшие, что маховик подготовки агрессии Гитлера против России все больше раскручивался. В частности, Харро Шульце-Бойзен добыл данные штаба ВВС, предусматривавшие бомбардировку Ленинграда, Киева, Выборга, других объектов на советской территории, о завершении подготовки армии к нападению на Советский Союз. Конкретная информация требовала адекватной оценки и принятия соответствующих мер. Короткова же предупреждали, чтобы он не попадался на англо-американскую, а возможно, и германскую дезинформацию. Коротков был уверен в достоверности добытых данных и искренности своих источников. 10 марта 1941 г. он доложил в Центр: «"Корсиканец" вызвал на срочную встречу и сообщил, что заместитель руководителя Института военно-хозяйственной статистики Лянге-Литке проинформировал его о том, что в Генеральном штабе вермахта надеются сломить сопротивление Красной Армии в течение первых 8 дней. Оккупация Украины лишит СССР основной промышленной базы. Будут отторгнуты Кавказ, Урал (предполагается достичь их на 25-е сутки с начала военных действий). Нападение диктуется соображениями военного преимущества Германии над СССР». Через неделю Коротков получил от А. Харнака новое подтверждение того, что «подготовка удара по СССР стала очевидностью». Резидентура доложила об этом лично наркому госбезопасности Меркулову. Со своей стороны, руководство внешней разведки регулярно сообщало высшему советскому руководству поступающие от «Корсиканца» и «Старшины» данные. Но в них наряду с бесценными зернами истины, серьезными предупреждениями о надвигающейся катастрофе проскальзывали сведения противоположного характера. Над этим постоянно думали в Центре, особенно с весны 1941 года, когда обстановка стала ухудшаться. Руководство наркомата и внешней разведки пришло к выводу о целесообразности разгрузить А. Харнака от всех его подысточников. Ему самому следовало глубоко разобраться в материалах, поступающих непосредственно в его руки. А с подысточниками лучше установить прямые контакты оперработников и по ходу дела уточнять и конкретизировать сомнительные места. В Берлин ушло соответствующее указание начальника разведки Фитина. Если для этого потребуется помощь «Корсиканца», от нее не отказываться, а ему объяснить принятые меры осложнением обстановки и необходимостью усиления конспирации в работе с учетом возможного возникновения чрезвычайного положения. Он, видимо, и сам чувствует, в каком направлении идет развитие событий. Коротков долго думал над указанием Центра, над тем, какие найти слова, чтобы у А.Харнака не сложилось впечатление, что его отодвигают в сторону. Он очень нужен, и без него немыслима работа антифашистов. Как и ожидал Коротков, «Корсиканец» в целом с пониманием отнесся к просьбе познакомить со «Старшиной». Готовясь к встрече, Коротков еще раз просмотрел имеющиеся материалы: Харро Шульце-Бойзену было около тридцати лет. Он происходил из аристократической семьи и доводился внучатым племянником известному гросс-адмиралу фон Тирпицу, основателю германского флота. Отец Харро командовал военным кораблем в первую мировую войну, а во время второй был начальником штаба оккупационных войск в Нидерландах. Харро закончил школу военных летчиков-штурманов. В 1936 году Харро женился на внучке князя Эйленбургского - Либертас Хаас-Хайе. Маршал Геринг, второе лицо в государстве, знал Либертас еще подростком. Поэтому он не очень удивился, когда она сообщила ему о своем замужестве и попросила проявить внимание к супругу. По указанию Геринга Харро был зачислен в штаб авиации, несмотря на возражения со стороны гестапо, где на него еще со времени учебы было заведено досье как на человека, поддерживающего «предосудительные связи» с коммунистами. В Министерстве авиации Харро был назначен начальником реферата, который занимался анализом и обработкой отчетов военно-воздушных атташе Германии. Здесь-то он и познакомился с другой стороной деятельности министерства, направленной на развязывание войны. Коротков и «Старшина» встретились на квартире «Корсиканца» как давно знакомые единомышленники…Харро нашел способ показать, что догадался, кто перед ним, и рад знакомству с русским разведчиком. Он охотно согласился встречаться с Коротковым, но сказал, что практически это возможно осуществлять только через Арвида Харнака… Затем Коротков возобновил прямой контакт с Карлом Беренсом («Лучистым»), по профессии слесарем-монтажником и мастером художественного литья, завербованным в середине 30-х годов еще Б.Гордоном через Милдред Харнак и находившимся с 1937 года без связи. Беренс прошел сложный политический путь: вначале, поверив фашистской демагогии, он вступил в члены НСДАП и в один из ее штурмовых отрядов, но скоро наступило отрезвление и разрыв с фашистами. Они запомнили ему это на всю жизнь... «Лучистый» рассказал Короткову, что работал на военном заводе «АЕГ-Турбине»,… подробно информировал о положении фирмы и настроениях рабочих и служащих. Доложив о результатах встречи в Центр, Короткое высказал мнение, что информационные возможности источника в настоящее время сузились. Но, учитывая опыт подпольной работы, …честность и надежность, порекомендовал использовать его в качестве радиста берлинской группы. В Центре согласились с мнением Короткова. Следующим прямым контактом Короткова, налаженным через «Корсиканца», стал «Старик», Адам Кукхоф, сын рейнского фабриканта, изучавший политэкономию, германистику и философию. Он давно тяготел к театру, драме и журналистике. Его книга «Немец из Байенкура» и пьеса «Уленшпигель» стали заметным явлением в немецкой литературе и драматургии. Опыт жизни подсказал ему, что нацизм недолговечен. Он с симпатией наблюдал за развитием событий в СССР, постепенно став его другом. «Старик» много писал для подпольной антифашистской газеты «Инере фронт», составлял антигитлеровские листовки. В беседе с Коротковым Кукхоф заявил, что может наладить контакт со своим школьным приятелем, Адольфом Гримме, антифашистом по убеждениям. Гримме занимал видный пост в Веймарской республике, разогнанной фашистами, принадлежал к нелегальной организации Карла Фридриха Гердлера (Карл Фридрих Гердлер (1884-1945 гг.) - политический деятель Германии. В 1930-1937 годах - обербургомистр Лейпцига, в 1931-1935 годах - имперский советник по вопросам цен, в 1937 году - советник крупного германского электроконцерна «Бош РГ». Рассчитывал с помощью заговора военной оппозиции свергнуть Гитлера. После покушения на Гитлера полковника Клауса фон Штауффенберга 17 июля 1944 г. сумел избежать ареста, но позднее был схвачен гестапо и казнен) и адмирала Канариса (шефа абвера), готовящих с помощью военных свержение Гитлера. Сообщение резидентуры о выходе на А. Гримме и о начале разработки через него Гердлера посчитали в Центре полезным, но заметили при этом, что разведчики слишком торопятся и во всем еще следует глубоко разобраться. Но уже сейчас было ясно, что после того, как «Старик» соберет необходимые сведения о Гримме, можно будет перейти и на прямой контакт с ним. Разделение группы «Корсиканца» и установление прямой связи с его подысточниками не привело, однако, к тому, что Центру стало легче проверять полученные из Берлина сведения и давать им объективные оценки. Почему-то самые важные и интересные сведения ставились под сомнение, а дезинформация нередко принималась за чистую монету. Вероятно, люди предпочитали слышать то, что им хотелось. Накануне вторжения в СССР. «Возможен неожиданный удар, - предупредил «Старшина» Короткова, а тот - Москву. - Будут ли при этом выдвинуты германской стороной какие-либо требования - неизвестно. Первые удары германской авиацией будут нанесены по узлам Мурманска, Вильно, Белостока, Кишинева, авиазаводам Москвы и ее окрестностей, по портам Балтики, Беломоро-Балтайскому каналу, железнодорожным линиям в направлении границ и мостам». По мнению «Старшины», в случае начала войны следовало бы ответить контрударом по фашистам. Советская авиация могла бы нанести бомбовые удары по румынским нефтепромыслам, железнодорожным узлам Кенигсберга, Берлина, Штеттина. Ударом через Венгрию надлежало отрезать Германию от Балкан. Это сообщение переполошило Центр. Руководство внешней разведки не решилось доложить его высшему руководству страны и направило в РУ ГШ НКО СССР. Военные разведчики, испытывая на себе давление атмосферы общей неуверенности, ответили, что поступившие рекомендации похожи на провокацию. Но тут же оговорились, что источник, по-видимому, говорил от чистого сердца. Подобная оценка была непонятна Короткову. Было очевидно, что Центр по одному ему известным причинам не доверял полностью его немецким друзьям даже в ту минуту, когда на карту были поставлены жизнь и будущее страны. Вместе с тем, несмотря на сомнения, Центр начиная с марта-апреля принимал меры по созданию в Берлине на случай войны нелегальных резидентур, имеющих прямую радиосвязь с Москвой. Радиосвязь должна была стать тем средством, с помощью которого антифашисты-подпольщики могли бы информировать Москву, а также поддерживать при необходимости контакты с другими группами Сопротивления в различных районах Германии и за ее пределами. В конце апреля 1941 года Меркулов в разговоре с Фитиным подчеркнул, что обстановка требует срочных мер по переводу наиболее ценной агентуры на прямую связь с Москвой и создания нескольких нелегальных резидентур с собственными рациями, шифрами, материальными ресурсами. В случае обрыва нынешней связи они могли бы самостоятельно продолжать свою деятельность, информируя об этом Центр. В начале мая 1941 г. начальник немецкого направления П.М.Журавлев дал указание Короткову подыскать радиста и ждать радиоаппаратуру. Харнак не рекомендовал использовать в качестве радиста Карла Беренса из-за большой семьи последнего; второй кандидат на роль радиста, Курт Шумахер, был неожиданно мобилизован в армию. В результате выбор пал на коммуниста Ганса Коппи, за которого поручился «Старшина» . Обещанные Центром рации и другие средства явно запаздывали. Техника поступила только в конце апреля - начале мая. В багаже находились две портативные рации в контейнерах-чемоданчиках с питанием от батареек. Переносные радиопередатчики могли работать в квартирах верхних этажей домов, в поле, в лесу, с поверхности воды. Радиус действия рации достигал одной тысячи километров. Принимающая база была оборудована в районе Бреста. Среди распакованных коробок оказались карманные приемник и передатчик, работавшие от электросети напряжением 110-220 вольт. «Странная штука, - подумал Коротков, - и как ею пользоваться? Да и инструкции к ней нет. Вот это сюрприз! Что касается принимающей базы на советско-польской границе, то, судя по всему, Красная Армия не собирается отступать и будет бить врага на его же территории, как пелось тогда в песнях. Но сможет ли маломощная рация на батарейках обеспечить устойчивую радиосвязь группы «Корсиканца» с Центром?» Эта мысль не оставляла Короткова. «Москве виднее», - решил он в конце концов. Рация была передана группе «Корсиканца» через Грету Кукхоф. Ни на один день резидентура не прекращала добычу информации. Группа антифашистского Сопротивления «Корсиканца» - «Старшины» сообщала все более тревожные данные о завершении подготовки Гитлера к нападению на Советский Союз. 16 июня 1941 г. из Берлина в Москву ушла телеграмма, предупреждавшая, что германская агрессия может начаться с минуты на минуту. По указанию начальника разведки Фитина информация немедленно была доложена И.В. Сталину и В.М. Молотову. В ней, в частности, говорилось: «Источник, работающий в штабе германской авиации, сообщает: Все военные приготовления Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены и удар можно ожидать в любое время... Объектами налетов германской авиации в первую очередь являются: электростанция «Свирь-3», московские заводы, производящие отдельные части к самолетам, а также авторемонтные мастерские. В военных действиях на стороне Германии активное участие примет Венгрия. Часть германских самолетов, главным образом истребителей, находится уже на венгерских аэродромах... Источник, работающий в Министерстве хозяйства Германии, сообщает, что произведено назначение начальников военно-хозяйственных управлений «будущих округов» оккупированной территории СССР... ...На собрании хозяйственников, предназначенных для «оккупированной территории» СССР, выступил также Розенберг, который заявил, что понятие «Советский Союз» должно быть стерто с географической карты». Как писал позднее в своих воспоминаниях П.М. Фитин (Сборник юбилейных материалов КГБ, архив СВР), на следующий день Сталин вызвал его и Меркулова к себе. Не предложив им присесть, оставив стоять у дверей кабинета, Сталин молча прохаживался вдоль стола, покуривая трубку и посматривая на наркома госбезопасности и начальника разведки, как бы изучая и прикидывая в уме, понимают ли эти люди всю сложность и остроту обстановки. Наконец Сталин остановился прямо напротив них и, глядя в лицо Фитина, произнес: – Товарищ начальник разведки, не надо мне рассказывать содержание вашего сообщения. Я его прочел. Объясните, откуда и как ваш источник получает информацию? Верите ли вы ему и почему? Можете ли поручиться за его честность и искренность? Сталин, не отрываясь, смотрел в глаза Фитину и внимательно его слушал. Фитин, преодолев внутреннее волнение, подробно объяснил, что источник является убежденным антифашистом и поэтому делится с резидентурой получаемыми им сведениями. Его информация, как правило, подтверждается, и у разведки нет на его счет сомнений. Сталин пошел вдоль стола, не говоря ни слова. Вернувшись к Меркулову и Фитину, остановился, затянулся трубкой, выпустил дым и сказал: – Есть только один немец, которому можно безоговорочно верить, - это товарищ Вильгельм Пик. Все перепроверьте тщательным образом и снова доложите. На обратном пути Меркулов поинтересовался у Фитина, что тот думает о сказанном Сталиным. Фитин не торопился с ответом, и Меркулов ответил сам: – Вероятно, товарищ Сталин подразумевал, что следует доверять только немецким коммунистам. На замечание Сталина необходимо было немедленно отреагировать и принять соответствующие меры. Меркулов распорядился, чтобы разведка срочно составила список всех донесений «Корсиканца» и «Старшины», в которых содержалась информация о готовившейся Германией агрессии. Только с начала 1941 года таких телеграмм в Центре набралось больше сотни, и их перечень занял одиннадцать убористых машинописных страниц. Оставалось переслать документ в Берлин и потребовать от резидентуры подтверждения. Но события опередили намерения руководства разведки. Наступило 22 июня 1941 года. Все, о чем сообщали «Корсиканец» и «Старшина», стало трагической явью. «Календарь» сообщений «Корсиканца» остался в деле и хранится в архиве СВР. В Берлин ушли последние указания об активизации подпольщиков, антифашистского Сопротивления.
Люба Шерстюк: «Красная капелла» в огне войны Война, хотя ее и ожидали со дня на день, явилась неожиданной для руководителя берлинской «легальной» резидентуры Захара (А. Кобулова). Он имел лишь приблизительное представление о состоянии советско-германских отношений, о средствах и формах деятельности разведки, ее целях и задачах… По воспоминаниям одного из сотрудников резидентуры, сообщение о нападении Германии на Советский Союз буквально потрясло Кобулова: в нижнем белье и тапочках на босую ногу он вышел из квартиры и уселся на крыльцо, обхватив голову руками. Из Москвы поступила срочная шифровка с требованием уничтожить секретные документы и обусловить связь с ценной агентурой. Для того чтобы обеспечить агентуру системой радиосвязи, в резидентуре решили, чтобы В.М. Бережков, 1-й секретарь посольства СССР в Германии, договорился с охранявшим посольство офицером СС о совместном выезде в город со своим посольским другом под предлогом прощания последнего с любимой немецкой девушкой, пообещав за это солидную сумму в марках наличными. Таким «другом» был А.М. Коротков... При нем был закамуфлированный под дорожный чемодан радиопередатчик. 24 июня 1941 года, на третий день войны, ворота посольства отворил дежурный эсэсовец, и на Унтер-ден-Линден выехал посольский «Опель-олимпия». За рулем сидел Бережков, справа от него оберштурмфюрер СС, на заднем сиденье - Коротков. Он выглядел как влюбленный человек, которого война разлучала с его девушкой, с которой он собирался попрощаться, возможно, навсегда. Сойдя у станции метро, Коротков неторопливо спустился вниз и сел в подошедший поезд. Сменив несколько маршрутов, он на одной из станций подземки встретился с Элизабет Шумахер, активной и надежной антифашисткой берлинского подполья и передал ей рацию, код для перешифровки букв и 20 тысяч марок на необходимые расходы. Работники посольства, а с ними и резидентуры, были вывезены немцами из Берлина 2 июля 1941 года и через Турцию прибыли в Ленинакан на армяно-турецкой границе 18 июля того же года. Выход А.М. Короткова в город 24 июня был последней личной встречей советского разведчика с берлинскими антифашистами. Центр не сообщил А. Харнаку длину собственной волны радиопередач, без чего радиосвязь с берлинцами принимала односторонний характер. В Берлине при всем желании не могли принять и расшифровать указания Москвы, если бы они и последовали. Оборудованная в районе Бреста приемная станция для А. Харнака перестала существовать в первые же дни войны. Другого приемного пункта у внешней разведки не было. Однако стоило взглянуть на карту Европы, чтобы заметить, что расстояние от Стокгольма или Лондона до Берлина было намного короче, чем от Минска или Москвы, не говоря уж об Урале. Это натолкнуло руководство разведки на мысль - использовать радиостанции ее резидентур в Великобритании и Швеции. Берия лично дал указание возобновить слушание рации Арвида Харнака из Стокгольма и Лондона. Радиостанция резидентуры в Стокгольме не поймала ни одного радиосигнала. Лондон же сообщил, что приемник резидентуры зафиксировал однажды слабые радиосигналы рации Харнака, но в дальнейшем они не повторялись. Руководство немецкого отдела советской внешней разведки доложило начальнику разведки свою оценку сложившейся обстановки: отсутствие полной ясности причин молчания рации А. Харнака делает настоятельным посылку в Берлин надежного курьера-связника. В подготовленном отделом проекте телеграммы в резидентуры, хранящемся в архиве СВР, говорилось: «Выясните причины отсутствия радиопередач. Узнайте также, в каком положении находятся наши близкие друзья. Пусть готовят квартиры для приема гостей, которые к ним прибудут. Желательно, чтобы берлинские друзья срочно выехали для личной встречи с торгпредом в Стамбул или с консулом в Стокгольм». В том и другом случае назывался пароль - Штральман. В числе хорошо известных разведке людей был радист К. Шульце. Выходец из многодетной бедной семьи Курт Шульце в первую мировую войну был призван в военно-морской флот, приобрел специальность радиотелеграфиста и служил бортрадистом на крейсере. После демобилизации работал шофером, а последнее время курьером на почте. В 1920 году Шульце вступил в КПГ... В 1929 году он дал согласие вести по линии Коминтерна разведывательную деятельность в пользу Советского Союза... Когда Гитлер напал на СССР, К.Шульце ожидал, что с началом войны его востребуют и он окажется полезным бойцом невидимого фронта. Но проходили дни и недели, а к нему никто не являлся. Но вот однажды к нему обратился давний друг и товарищ по партии Вальтер Хуземан, который попросил Курта от имени Коминтерна помочь организации Шульце-Бойзена - Харнака наладить регулярную связь с Москвой. Курт Шульце, возможно, подумал, что это и есть то самое поручение, которого он столько времени ожидал, и включился в деятельность организации, используя свои опыт и знания. Первые же контакты Курта Шульце с Харро Шульце-Бойзеном убедили радиста, что он действительно оказывает помощь Советскому Союзу в его борьбе с фашизмом. Информацию военно-политического характера, которую Харро сообщал для передачи в Москву, трудно было недооценить. Например, Шульце-Бойзен сообщил Курту планы немецкого командования на 1942 год. Они, в частности, предусматривали боевые действия немецких войск в направлении нефтеносных районов Кавказа, прежде всего Майкопа. По информации Харро, это диктовалось острой нехваткой горючего для ВВС и боевой техники. По подсчетам немецких экспертов, собственного бензина, накопленного Германией, должно было хватить до марта 1942 года. В дальнейшем последовала бы неизбежная остановка транспортных средств и боевой техники. Поэтому Гитлер нацеливался на Кавказ, до которого, по его расчетам, ближе всего немецким армиям. Для восстановления нефтяных скважин на захваченной немцами территории требовалось, по предварительным расчетам, от шести до девяти месяцев. Группу же немецких войск под Москвой и Ленинградом германское командование предполагало усилить, в частности, за счет солдат и офицеров воздушно-десантных сил, участвовавших в боях за Крит. Наступать на Ленинград немецкое командование, по словам Харро, не собиралось. Оно хотело задушить город в кольце плотной блокады. В своей информации Харро указал, что за первые месяцы войны немецкие ВВС понесли на Восточном фронте значительные потери. Пополнение новыми самолетами отставало от потребностей боевой авиации. Большинство авиазаводов в оккупированной немцами Европе лежало в руинах. Вместе с тем Германия и ее вооруженные силы располагали большими возможностями для начала химической войны. Харро сообщил местонахождение ставки Гитлера и указал, что там же разместился со своим штабом маршал Геринг. По соображениям безопасности расположение штаб-квартиры фюрера часто менялось. Далее Шульце-Бойзен отметил, что немцы захватили в Петсамо (Финляндия) советский дипломатический код. Германская разведка разгромила на Балканах разведсеть англичан и завербовала нескольких радистов, с помощью которых организовала радиоигру с Лондоном. Адмирал Канарис, начальник абвера, якобы привлек к сотрудничеству шефа разведки Комитета Сражающейся Франции, который в Лондоне возглавил генерал де Голль. Однако разведывательная информация, переданная по радио в Москву, не была услышана адресатом. И все же эти ценнейшие сведения удалось по каналам нелегальной разведки сообщить в Центр. Они были доложены И.В. Сталину и получили его высокую оценку. Но регулярной связи наладить не удавалось из-за маломощной рации. Возникшая ситуация заставила разведку искать новые возможности восстановления связи с берлинцами. После тщательной проверки были отобраны два опытных агента. Было решено ускорить их подготовку и в конце 1941 года по воздуху перебросить из Великобритании на Европейский континент. По договоренности с английскими спецслужбами, с которыми имелось специальное соглашение, агенты «Вахе» и «Бригадир», уже имея навыки работы в тылу врага, отрабатывали прыжки с парашютом. Однако во время одной из тренировок на британском полигоне «Вахе» получил серьезную травму и был госпитализирован. Командировка «Вахе» и «Бригадира» в Берлин сорвалась, так и не успев начаться. Внешняя разведка потребовала от стокгольмской резидентуры более активно использовать агентуру, которой самой поручалось подобрать курьера-связника для направления в Берлин. В январе 1942 года в Стокгольм резиденту Кину (Б.А. Рыбкину) ушло указание в кратчайший срок найти надежного человека для направления его на связь с группой Шульце-Бойзена и Харнака. Поручение озадачило Кина и его заместителя Ирину (З.И. Рыбкину-Воскресенскую), но они нашли выход, и Центр был вынужден согласиться с их предложением о передаче «Адаму» - директору одной из шведских фирм, условий явки к членам группы Шульце-Бойзена - Харнака. Только в июне 1942 года, спустя полгода после получения стокгольмской резидентурой задания, «Адам» вылетел в Берлин. Здесь он встретился с радистом группы Куртом Шульце, который сообщил Адаму, что ему не хватает радиодеталей и анодных батарей питания, чтобы наладить радиосвязь с Москвой. Последствия визита «Адама» в Берлин неожиданным образом отозвались осенью 1942 года. В телеграмме Кину, подписанной Берией, утверждалось, будто «Адам» оказался провокатором. Явки, которые давались ему при посещении Берлина, провалены, а наши разведывательные источники в Берлине арестованы. На самом деле доказательств причастности «Адама» к провалам явок и арестам членов группы в архивах разведки не оказалось. Тем временем внешняя разведка упорно продолжала поиски путей восстановления связи с берлинскими антифашистами. Вечером 4 августа 1942 года к небольшому подмосковному аэродрому подъехали легковые автомашины, из которых вышли два парашютиста - «Франц» (Альберт Хесслер) и «Бек» (Роберт Барт) , готовые к заброске в тыл к немцам. Хесслер давно стал на путь борьбы с фашизмом. Вторым был военнопленный, рядовой Роберт Барт, 1910 года рождения, заявивший о своей принадлежности к КПГ. По требованию Фитина Барт был доставлен из лагеря немецких военнопленных во внутреннюю тюрьму на Лубянке. На допросах Барт сообщил о себе сведения, которые подтвердились при проверке. Так Альберт Хесслер и Роберт Барт оказались в разведшколе, где их подготовили по специальной программе. Предусматривалась и такая вероятность, как работа «Франца» и «Бека» на рации под контролем германской контрразведки. Парашютисты могли сделать вид, что согласились с предъявленными требованиями, но при этом должны были подать сигнал тревоги. Над его выбором сотрудники внешней разведки ломали голову не один день. Остановились на том, что у радиста «невольно» дрогнет рука и он собьется, а затем повторит текст. Сигнал тревоги, таким образом, должен был выглядеть как повторение нескольких отдельных групп зашифрованного текста. Для Альберта Хесслера было подготовлено задание, предусматривавшее его проникновение в Берлин под видом рядового вермахта и установление по паролю связи с членами организации Шульце-Бойзена - Харнака. В дальнейшем ему следовало организовать устойчивую радиосвязь с Центром, пользуясь своим шифром. Если по каким-то причинам это не удастся, то можно было прибегнуть к услугам Роберта Барта, имевшего самостоятельную рацию и собственный шифр. Но это предполагалось лишь на самый крайний случай. План-задание для Роберта Барта был утвержден Берией. Начальник Четвертого управления НКВД П.А.Судоплатов считал, что работа с военнопленным, предназначенным для заброски в немецкий тыл, входит в его компетенцию. На худой конец, эту операцию следовало проводить совместно Первому и Четвертому управлениям НКВД. Поэтому подготовленный при активном участии Судоплатова план-задание был доложен наркому за подписью Фитина и Судоплатова. В начале августа 1942 года А. Хесслер появился в Берлине, а 3 и 31 сентября его рацию наконец услышали в Центре, но наладить двустороннюю связь с ним так и не удалось. Роберт Барт 9 сентября успел сообщить в Москву о том, что прибыл в пункт назначения. Но вскоре, как потом выяснилось, оба парашютиста оказались в руках гестаповцев. А после паузы в середине октября связь с ними, как по мановению волшебной папочки, возобновилась. Ничего существенного из Берлина не поступало, а радиограммы содержали намеки на то, что берлинские антифашисты испытывали затруднения, а часть членов группы арестована. 14 октября 1942 года Барт передал в Центр радиограмму, которая была особенно несвойственна его манере работы на радиоключе и расшифровать которую так и не смогли. Вскоре поступила радиограмма от Хесслера. Ее содержание также не поддавалось дешифрованию. Никто из тех, кто непосредственно был связан с приемом и докладом телеграмм, не обратил внимания на необычный характер сообщений из Берлина. Мало того, спустя какое-то время Роберту Барту, доложившему об исчезновении Хесслера, были переданы явки к ценным связям. По-видимому, в Центре сочли, что в этих обстоятельствах ему следовало взять на себя роль групповода оставшихся в Берлине источников информации. Однако вместо ценных сведений от Барта поступили путаные объяснения, из которых следовало одно: все явки по какой-то причине провалены. Последующий анализ, проведенный в начале 1943 года, показал, что от имени Хесслера с Центром работало гестапо. Проверка возникших подозрений подтвердила худшие предположения. По заключению экспертов, 14 октября Барт работал в эфире неуверенно, не объявлял группы зашифрованного текста и при их повторении давал другие группы знаков. Можно предположить, что он таким образом предупреждал Центр, как было условлено, о том, что работал на рации под контролем германской контрразведки. Однако радиосигнал Барта не привлек должного внимания. Сотрудники радиоцентра на запрос внешней разведки дали ответ, что, по их мнению, сигнал тревоги, поданный корреспондентом, «неудачен», особенно ввиду слабой его слышимости. Радисты не могли с уверенностью утверждать, была ли путаная телеграмма Барта следствием его преднамеренных действий или плохих метеорологических условий и значительной удаленности. Вместе с тем неизвестно, предупредила ли внешняя разведка радиоцентр о том, чтобы он фиксировал случаи поступления радиограмм с какими-либо отклонениями от принятых параметров. Альберт Хесслер, поняв, что его сигналы тревоги не доходили до Москвы, наотрез отказался от предложенной ему гестаповцами роли подсадной утки. Он был доставлен в камеру смертников и в начале 1943 года расстрелян. Барту была уготована не менее трагическая судьба. Он встретил окончание войны в американском плену. По сведениям англо-американских союзников, Барт сообщил им, что участвовал в радиоигре германской контрразведки с англичанами. Радист был передан советской стороне по ее просьбе и доставлен на Лубянку. Выяснилось, что Барт провалился потому, что его искали. Из трофейного немецкого документа, захваченного Красной Армией после его вылета на задание, явствовало, что пропавших без вести и дезертиров брали на учет и включали в списки, направляемые в Берлин и в вермахт, чтобы контролировать их возможное появление на фронте или по месту жительства. Нарушив инструкцию, Барт явился к жене, которая была предусмотрительно помещена гестапо в госпиталь, и тут его задержала германская контрразведка. Во время допроса он признался в том, что рассказал немцам после его захвата о своей связи с советской разведкой и сообщил гестапо все данные о Хесслере. На основании этих показаний Роберт Барт Особым совещанием при НКВД СССР был признан виновным в измене, приговорен к высшей мере наказания и расстрелян. Кольцо поиска германской контрразведки все туже затягивалось вокруг «Красной капеллы». В отделе дешифрования накопились сотни метров с записями «концертов» невидимых «пианистов». Прошел год с того дня, когда записали первый радиосигнал и пленки чуть было не сожгли, но спохватились и принялись работать еще более настойчиво над их расшифрованием. Было ясно, что необходимо схватить вначале хотя бы одного «пианиста», но его след в Берлине найти было нелегко. Гестаповцам помог установленный на машине мобильный пеленгатор, который и привел «охотников» к искомой цели далеко от Берлина, в пригороде Брюсселя. Гестапо располагало и другими оперативными данными, сопоставление которых, вместе взятых, и привело к выходу на Шульце-Бойзена. Дешифровка пленок с радиосигналами и сведения, выбитые гестаповцами из Барта после его ареста, - а это примерно совпало по времени, - были кульминацией в анализе накопленных гестапо сведений о деятельности «Красной капеллы». И вслед за арестом Харро Шульце-Бойзена началась ее ликвидация. Уже с середины 1942 года гестапо установило слежку за Харро Шульце-Бойзеном и начало прослушивание его телефона, организовало сбор данных о связанных с ним лицах. Контрразведка рассчитывала получить дополнительные улики и выявить всех участников Сопротивления. Но этот план зондеркоманды «Роте капелле» неожиданно был сорван Хорстом Хайльманом, сотрудником службы радиоперехвата. Молодой человек буквально боготворил Харро Шульце-Бойзена, под его влиянием отошел от нацистских взглядов и готов был помогать в борьбе против фашистов за будущую демократическую Германию. Хайльман сообщил Шульце-Бойзену, что на службе заведено многотомное дело «Роте капелле» и дешифровальщики долго бились над тем, чтобы установить, кто скрывался под псевдонимами, и, кажется, им это удалось сделать… 31 августа 1942 года в служебном кабинете в министерстве авиации Шульце-Бойзен был арестован, а за его рабочий стол посадили гестаповца, отвечавшего на телефонные звонки и спрашивавшего, кто звонил и что намеревался сообщить обер-лейтенанту. Гестапо хотело как можно дольше сохранить в секрете арест антифашиста. Но Хайльман, удивленный появлением в кабинете своего друга неизвестного лица, догадался, что стоит за этим, и предупредил жену Шульце-Бойзена о беде и необходимости срочно скрыться. Он спрятал личные бумаги и кое-что из бумаг своего арестованного друга. Но на большее у Хайльмана не осталось времени. 5 сентября он явился на службу и был арестован. Массовые аресты гестапо произвело в середине сентября. В конце сентября 1942 года число арестованных только в Берлине составило около семидесяти человек, в конце ноября - уже больше сотни. По распоряжению руководства РСХА делу «Красной капеллы» был придан один из высших грифов секретности - «Секретное дело командования»: то, что группа немецких патриотов выступила против нацистского режима, мог знать лишь до предела ограниченный круг людей. Допросы арестованных следователи проводили в особом режиме, руководствуясь директивой рейха от 12 июня 1942 года «О более жестоком ведении допросов» в отношении коммунистов, марксистов, священников, саботажников, террористов, членов движения Сопротивления, забрасываемых парашютистов, бродяг, а также лиц советской и польской национальностей. Безжалостное избиение, любые пытки при этом считались допустимыми. Харро Шульце-Бойзен, как и другие антифашисты, мужественно вел себя в застенках гестапо. По утрам он делал физзарядку, чем выводил из себя его мучителей… С точки зрения обычного ведения следствия уложиться для завершения его в поставленные Гитлером сжатые сроки - до конца декабря 1942 года - было невозможно. Поэтому германский трибунал пошел на хитрую уловку: все участники дела были разбиты на группы по шесть человек и их дознание велось параллельно. Обвиняемых было много, а свидетели практически отсутствовали. В связи с этим показания одних арестованных в ряде случаев использовались в качестве обвинения против других задержанных. В последнем слове обвиняемые заявили, что они действовали сознательно в интересах Германии, стремясь предотвратить неизбежное тяжелое поражение в войне. Будущее страны они связывали с подлинной демократией, социальной справедливостью, миролюбивой политикой и ее международным авторитетом, которые можно было обрести, опираясь прежде всего на СССР. Союз же с западными странами, по их мнению, сулил Германии новое унижение, пострашнее Версальского мирного договора, подписанного Германией после первой мировой войны. Говорилось также о собственном пути развития послевоенной Германии. В письмах к родным, дошедших до нас, осужденные говорили о большой любви к своим близким, к жизни, родине, о правильности избранного ими пути борьбы, выражали мнение, что память о них не угаснет и будет светлой. В докладной записке Гиммлеру шеф гестапо Мюллер писал: «Как явствует из протоколов допросов, подсудимые боролись не только против национал-социализма. В своем мировоззрении они настолько отошли от идеологии Запада, который считали безнадежно больным, что видели спасение человечества только на Востоке». Когда Гиммлер пришел к Гитлеру с приговором имперского военного суда по делу первых двенадцати осужденных, в том числе Харро и Либертас Шульце-Бойзен, Арвида и Милдред Харнак и других, в котором все приговаривались к смертной казни, кроме Милдред Харнак, осужденной на шесть лет тюрьмы, и графини Эрики фон Брокдорф, получившей десять лет тюремного заключения, Гитлер пришел в бешенство. – И это приговор трибунала людям, недостойным называться немцами?! Нет, за их деяния - только смерть! Гитлер вызвал стенографистку и продиктовал ей распоряжение: утвердить всем смертные приговоры - мужчин казнить на виселице, женщин - на гильотине. Дела М. Харнак и фон Брокдорф направить на пересмотр новому военно-полевому суду (обе мужественные женщины были обезглавлены в 1943 году). Со дня первой казни и по октябрь 1943 года были казнены на виселице тридцать один мужчина и обезглавлены на гильотине восемнадцать женщин. Семь человек покончили с собой во время следствия, семь были отправлены в концлагеря, двадцать пять - на каторгу с различными сроками наказания, восемь - на фронт, несколько человек расстреляны. Если вожди нацистского режима полагали, что арест ведущих членов «Красной капеллы» поставил точку в немецком Сопротивлении, то они жестоко ошибались. Последующие события подтвердили это. Как признавал в своих мемуарах начальник политической разведки гитлеровского рейха Шелленберг, нацистам так и не удалось добиться полного прекращения борьбы «Красной капеллы». Подвиг антифашистов был высоко отмечен в СССР. Указом Президиума Верховного Совета СССР от октября 1969 года «группа немецких граждан за активное участие в борьбе против фашизма, помощь Советскому Союзу в период Великой Отечественной войны и проявленные при этом мужество, инициативу и стойкость» награждалась боевыми советскими орденами. Отмечены высокими наградами 32 человека, из которых 29 - посмертно. Около половины из них - члены организации «Старшины» - «Корсиканца».
Лилия: Не согласна с тем, что Штауффенберг - антифашист, антигитлерист-да, но не антифашист. Не герой, однозначно.
Люба Шерстюк: Лилия, будьте добры, приведитессылки, подтверждающие Ваши слова. Какими источниками Вы руководствовались?
Лилия: По всему инету ходит письмо Штауффенберга, написанное в 1939 году жене из Польши, из которого прекрасно видно, насколько он нацик. Письмо опубликовал Шпигель, кажется, незадолго до премьеры "Валькирии". Письмо могу выложить. Вот Die Bevölkerung ist ein unglaublicher Pöbel, sehr viele Juden und sehr viel Mischvolk. Ein Volk, welches sich nur unter der Knute wohlfühlt. Die Tausenden von Gefangenen werden unserer Landwirtschaft recht gut tun. In Deutschland sind sie sicher gut zu gebrauchen, arbeitsam, willig und genügsam.“ «Невероятно, сколько здесь этой черни! Очень много евреев и всяких со смешанной кровью. Такой народ понимает только силу кнута. Эти тысячи заключенных хорошо помогут нашему сельскому хозяйству». Так что с этой личностью не так все однозначно. Может он хотел для Германии лучшего, но никак для всего остального мира. На одну доску с Софи Шолль и Шульце-Бойзеном я не стала бы ставить. Потому что тогда антифашистами можно назвать и Канариса, руководителя абвера, Трескова, Хасселя, Герделера. А это все видные люди, занимавшие весьма большие руководящие посты в армии, полиции, разведке.
Люба Шерстюк: Лилия, спасибо большое за выдержку из письма. Но у меня сразу вопрос: а это подлинные его слова? Можно ли верить публикации Шпигеля?
Люба Шерстюк: И ещё вопрос. Не следует ли мне удалить из этой темы все материалы о Штауффенберге?
Лилия: Люба, можно на ты? Не надо ничего удалять, личность спорная и все-таки весьма интересная. В 2004 году Штауффенберга официально все-таки признали героем Сопротивления. А письмо было опубликовано Шпигелем в день премьеры "Валькирии", который возражал, как и куча немецких ученых-историков-политиков против однобокого трактования Штауффенберга Томом Крузом, если вспомнить фильм, то сначала и до конца Штауффенберг просто весь из кипел ненавистью к нацизму, а чего тогда только к 44 году созрел? Когда жареным запахло, когда прогремели великие победы в Сталинграде, Курской дуге и стал очевиден и ясен исход войны. Но для измученных немцев политикой Гитлера, приход к власти нового и молодого лидера, и хотя бы временная передышка в войне (сомневаюсь, что заключении мира с союзниками, окончилось бы хорошо для СССР) было хоть каким свежим ветерком. Может кто-нибудь еще выложит какие-то подробности о июльском заговоре и заговорщиках.
Люба Шерстюк: Лиль, конечно, давай на ты! Спасибо тебе громадное! Валькирию я не смотрела. Но! Весь опыт изхучения истории МГ научил меня не доверять вот таким сенсациям. Это письмо вполне могло быть фальсификацией, ненаходишь? Или Шпигель для этого слишком серьёзный журнал? И те самые историки-учёные-политтики никем не ангажированы? Им доверять можно?
Лилия:
Лилия: Шпигель - да, один из ведущих СМИ в Германии, немцы доверяют, каждый, уважающий себя немец читает его. К тому же даже нашем телевидении на НТВ, в канун премьеры в России об этом репортаж был. Правда просто в выпуске новостей. Сами немцы были в негодовании от фильма.
Лилия:
Люба Шерстюк: А какова именно причина такого негодования? Есть ли что-то такое, о чёмсатарательно умалчивают? Какие-то неудобные факты?
Лилия: Да, нет. Это я не знала, как удалить сообщение. Одно и то же трижды выскочило.
Люба Шерстюк: Лиль, ты мне не ответила по существу!
Лилия: А поняла. Ты имеешь в виду, что не понравилось немцам. Я щас пару ссылок дам, там довольно-таки ясненько все говорят. http://www.ont.by/programs/programs/kontyry/arhiv/0038091/ http://betta.ntv.ru/news/149042/print/
Лилия: Если почитать биографию Штауффенберга и присовокупить это, то получается человек очень интересный. Но мое ИМХО, не антифашист он, противник политики Гитлера - да, национал-социализма - весьма спорно.
полная версия страницы